— Мама с папой подарили мне такую книжку про детей, когда мне было пять лет. Там все картинки про голых женщин и мужчин. Мне подружка сказала, что они делают друг другу секс!
— А мне мама говорила, что это называется трахаться!
— Трахаться!
— Ага! Твой папа трахнул маму!
Папам вход туда был воспрещен, и мальчикам тоже. Это не расстроило Джеда, который спокойно сидел у себя с набором наклеек и конструктором, но расстроило Билли. Он слышал манящий зов розовых босоножек и заколочек с мерцающими звездами, но его туда не брали. Лишь одному существу мужского пола был дарован доступ на территорию шумного девчачьего безумия. Он шагнул прямо в центр праздничной комнаты с шампанским в одной руке и тортом в другой. «Привет, куколки Барби! Я — Кен!» Но и он долго не продержался. Музыка заиграла громче, девицы заверещали, и спустя пять минут Кенни появился рядом со мной, с оранжевыми ногтями, с боа на шее. На щеке у него отпечатался след от губной помады — этакий изогнутый лук купидона.
— Помогите! — возопил он.
— На кого ты похож! — заржал я, вскочив с корточек — я слушал у дверей комнаты.
Кенни оглядел себя в настенное зеркало.
— На самого опасного пидора в мире.
— Я всегда повторяю: будь самим собой.
— А я всегда повторяю, что у тебя тут живет один бешеный ребенок!
— Вини родителей, — посоветовал я.
С физиологической точки зрения в Глории совершенно явно доминировали гены по женской линии. Эти взгляды — не мои. Ее быстро формирующаяся фигура, как я уже сказал, являла собой ее мать в миниатюре. И все же, думаю, лучшие ее черты унаследованы именно от меня — остроумие, решительность, ум, — одним словом, те качества, о которых мне приятно было слышать в связи с собственной персоной. А как горько было видеть, что мой когда-то самый близкий человек, моя поддержка в дни одинокого отцовства теперь все теми же своими качествами доводит меня до отчаяния!
Все началось в тот день, когда Анджела вышла из ванной с тоненькой палочкой, на которой синела полосочка. Беременность жены и созревание дочери — два одновременно гремевших землетрясения.
— Ей безумно интересно всё, — объяснила Анджела.
— Что — все?
— Все! Сперматозоиды, яйцеклетки, дезодоранты, тампоны, лифчики.
— Вроде бы все девочки в этом возрасте такие же.
— Да, но Глория очень взрослая для своих лет. Она уже как подросток. Так быстро растет.
Мы сидели с Анджелой перед кабинетом врача. У меня пробуждались померкнувшие было воспоминания: вот медово-зеленые, шелково-прозрачные ренуаровские гребцы на стенах, вот автоматы для воды, низенькие столики со стаканами и проспектиками курсов для будущих родителей. Анджела впервые попала в порт, откуда начинается таинственное путешествие, где я бывал целых три раза.
— Что ты помнишь? — спросила она.
— Помню, что сюда должна прийти женщина в рубашке с логотипом Государственной службы здравоохранения и вызвать тебя по имени, причем часа через два.
Но я ошибся: она явилась через пять минут.
— Вы Анджела? Анджела Слейд?
— Да.
— Пойдемте со мной. Меня зовут Шинейд.
Мы вошли в кабинет. Анджела и Шинейд сели друг против друга. Я знал свое место и скромненько примостился в углу.
— Итак, Анджела, у вас это первая беременность?
— Да.
— И как себя сейчас чувствуете?
— Нормально. Немножко волнуюсь. Немножко боюсь.
— Кровотечений не было?
— Нет.
— А болей?
— Нет, только каждый день наизнанку выворачивает. Вот это да, неприятно.
— Ничего, это хороший знак, так и должно быть, — сказала Шинейд. «Я же тебе говорил», — взглядом сказал я Анджеле.
— Ну, хорошо, — сказала Шинейд, — давайте сделаем ультразвук. Лягте, пожалуйста, на кушетку, стяните одежду вниз, чтобы мне был виден живот.
Шинейд задвинула ширму, и они скрылись за ней от моих глаз. Меня кольнула ностальгия. Вот я снова в кабинете врача, — наполовину участник, наполовину досужий наблюдатель, и мне было приятно видеть, что обычный протокол сохранения женской скромности остался неизменным. Когда «дама в положении» спустит всю одежду, будущему отцу позволяют смотреть на обнажившиеся части тела. Но посмотреть, как его жена раздевается, ему не разрешают. Это зрелище может быть достаточно сексуальным, а разве можно теперь заниматься сексом, если речь идет о продолжении рода?
— Зайдите, если хотите, — позвала Шинейд.
Я уже был на ногах. Раздался скрип, и Анджела вскрикнула:
— Ой!
— Извините, — это Шинейд, — оно холодноватое.
Голубое желе на животик, ультразвуковой пудинг прямо из тюбика. Шинейд возила датчиком по вязкой лужице и глядела на нечеткое изображение на экране. Ничего толком не видно. Я вопросительно посмотрел на нее.
— На таком раннем сроке обычно еще ничего не видно. Это, по-видимому, просто уголок матки. Сейчас быстренько посмотрим внутренним датчиком.
Это что-то новенькое. Шинейд натянула резиновую перчатку, достала презерватив и надела его на датчик, который держала в руке.
— Согните ноги в коленях, пожалуйста.
— Ничего себе денек начинается, — с нарочитой бодростью заметила Анджела и ухватилась за мою руку. Как все-таки хорошо, что я мужчина, порадовался я.
— Так, все в порядке, — наконец сказала Шинейд. Анджела застегнула джинсы, которые ей уже недолго оставалось носить.
— Расстроилась? — спросил я по дороге обратно в стерильным коридоре.
— Из-за чего?
— Что мы ничего не увидели?
— Немножко. А ты догадался?
Да уж догадался.
— В следующий раз будет намного лучше видно. Увидим и головку, и спинку, и ножки. Иногда они там пальчик сосут. А на аппарате напечатают фотографию, если захочешь забрать с собой.
У нас были такие фотографии Глории, Джеда и Билли. Интересно, у меня они сейчас или у Дайлис?
— Не странно тебе снова все это переживать?
— Не странно. Приятно.
— Почему?
— Потому что на этот раз мне действительно очень хочется.
— Но мальчиков ты тоже хотел, разве нет? И Глорию.
— Да, хотел… — Это правда. Хоть я и не просил у Дайлис никакой Глории, но как только я узнал о ее зачатии, ни разу не задумался об аборте. — Разница в том, что сейчас я и тебя очень хочу.
— Перестань. А то я заплачу.
Поздно, я уже достал из кармана платочек и дал ей. Мы прислонились друг к другу, ища поддержки.
