Чарли выпучился на меня:
— Наконец-то понимаю, почему тебя все называют таким умницей!
В мечтах Чарли видел во мне Вермеера, я же не пылал таким энтузиазмом. Представьте себе, у меня имелась такая странная штука под названием гордость.
Мы с Анджелой переговаривались об этом, бродя по влажным аллеям вдоль каналов.
— А ты попробуй, — сказала она. — Напиши ему несколько картин, посмотри, как будут продаваться.
— Многовато будет, несколько. Сколько там в Гонконге требуется картин с гибкими лесбияночками на мотоциклах и с плетями? Сколько нужно малазийским «крестным отцам» благочестивых образов «Манчестер Юнайтед»?
Тем не менее предложение мне почти понравилось. Я старался думать о такой работе, как о творческом отдыхе. Музу можно приятно пощекотать хорошими и быстрыми деньгами. Пустяковые работки хорошо отвлекают, да и развлекают, а по две тысячи за картинку — глядишь, так и закладную скоро выплатим. В результате я решил после приезда разобрать и привести в порядок свою студию. А пока мое решение давало нам с Анджелой возможность помечтать.
— Можно будет купить машину, чтобы заводилась даже по утрам на холоде, — предлагал я.
— Точно, — говорила Анджела. — Или починить все в доме.
Тоже хорошая идея — потому что у нас в квартире все потихоньку выходило из строя.
А потом я сказал такое, что и сам себе удивился:
— Мы даже могли бы и новый дом купить, попросторнее!
Анджела тоже изумилась. Ей было хорошо известно мое отношение к «Богатству бедняка» и Папиному Дому. Она искоса поглядела на меня:
— А зачем нам дом попросторнее?
— Ох, — ответил я. — Не знаю.
В нашу последнюю ночь в Венеции мы приготовились в последний раз ублажать друг друга на безумной кровати под балдахином в номере отеля.
— Ну, Анджела, — спросил я, — какие дикие противоестественные фантазии влекут тебя на этот раз?
— Давай сделаем все старым дедовским способом. Мне нравится, как мы подходим друг другу. Так близко.
Весь дрожа от нежности, я порылся в комоде у кровати и достал презерватив.
— Я вскрою, а ты развернешь?
— А может, и нет. — Она прижала меня к себе. — Зачем еще ждать?
Глава 15
— У нас будет ребеночек!
— Да ну! Так быстро!
— Ага! Так здорово!
— А это мальчик или девочка?
— Пока не знаю. Надеюсь, что девочка, мальчиков тут уже и так хватает!
Я подслушал этот разговор из-за дверей спальни. Подслушивать некрасиво, конечно, но родителям без этого не обойтись, особенно по таким праздникам, как дочкино десятилетие. Я приник к щели, чтобы услышать, какие еще невиданные секреты раскрывает Глория Жасмине, дочке Лайзы, и Шантель, дочке Камиллы. Голоса смешались и слились в громкий, единый гул.
— Когда я у мамы рождалась, меня пришлось вытягивать огромными щипцами!
— Ну как оттуда может выйти ребеночек?
Эх, как все меняется. Первый раз я сам организовывал праздник в прошлом году, когда Глории исполнялось девять лет. В чем-то он ничем не отличался от других праздников — именинница так же любовно выписывала приглашения на карточках, мы так же готовили сосиски на гриле и вешали воздушные шарики на двери, а потом приходили гости — толпа маленьких девчушек со своими подарками, которые в течение недели либо поломаются, либо потеряются, либо окажутся в помойке. Они даже играли в «передай посылку», хотя уже не наряжались в пастельные костюмы фей или зверей.
Тогда с детьми было легко, труднее было со взрослыми. Я не имею в виду Лайзу и Камиллу, с которыми я был хорошо знаком и опасаться мог разве только заговора с целью снять с меня штаны. С остальными же взрослыми я вел себя как настоящий параноик.
— Добрый день! Добрый день! Я — Джо. Как видите, девочки у нас прекрасно празднуют!
Еще мне нужно было продемонстрировать свои, так сказать, верительные грамоты тем мамам (с девочками приходили в основном мамы), чьи дочки были на первом празднике у Глории, который устроила Дайлис за неделю до этого. Тогда девочек повезли в парк аттракционов, катали на пони, кормили пиццей; не исключаю, что у мамочек в сумочках лежали ценные бумаги на флоридскую недвижимость. Ну и ладно, пускай Дайлис устраивает дорого и шикарно — я устрою дешево и сердито. Тогда мне важнее было показать всем, что я воспитываю детей наравне с бывшей подругой.
— Вы их видите по выходным через раз, да, ээ… Джо?
— Да нет, вообще-то по неделе через раз.
— A-а. И кто у вас за ними смотрит?
— Я. А разве их мама вам не рассказывала?
Некоторые вопросы следует прояснять сразу. Глория тоже это усваивала.
— Папа, праздник был просто потрясающий!
— Такой же потрясающий, как у мамы?
— Такой же!
— А может быть, еще чуточку более потрясающий? В чем-нибудь незаметном, но важном?
Глория уставилась на меня своими карими глазами, копиями других глаз, которые так же фокусировались на моем лице в прошлой жизни.
— Папа! Я уже сказала: точно такой же потрясающий. Все!
С тех пор Глория стала относиться ко мне прохладнее и настороженнее. Где-то спустя полгода я повел ее, Джасмину и Шантель в бассейн. Я машинально, как всегда, закрылся с тремя юными подопечными в семейной раздевалке. Джасмина и Шантель захихикали.
— Пап, — сказала Глория, — мы не хотим смотреть на твою попу.
— Вы ее и не увидите, — парировал я, лихорадочно размышляя, — если не купили билеты заранее.
Хи-хи-хи-хи-хи!
Пока-пока-пока!
И я ушел в отдельную раздевалку. То был поворотный момент. В следующие месяцы у Глории постепенно появлялись новые манеры, в которых я не сразу узнал подростковое отчуждение. Я впервые заметил, что она охраняет свое личное пространство от невинных вторжений братьев.
— Билли! Джед! Да я же одеваюсь! Это моя комната! Уходите!
И уже стало понятно, что некоторые наши моменты близости отходят в прошлое. Она реже приваливалась ко мне на старом диванчике. Она уже давно не вбегала ко мне в ванную, когда я мылся. Когда ей понадобился антисептический крем, она сама им обмазалась.
А теперь Глория выходила на новые виражи. Ее подружки в коротких маечках и шортиках ввалились в парадную дверь и устремились в ее комнату. Мы с Анджелой подарили ей плейер для дисков и кассет, и вскоре «прикольные девчонки» и «зажигайки» (так гласили надписи на их топиках) добросовестно вертели попами под музыку «Блю» и «Дестиниз Чайлд»[14].
