И от души врезал ему в пах ногой. Яковлев взвыл на всю школу.
– Отпусти его, ненормальный! – закричала Голубевская.
Ко мне подбежали Сачков и Мальцев – поначалу-то они остолбенели, теперь же пытались схватить за руки.
– Решетников, ты чего творишь? Ты с ума сошёл?
– На хрен пошли! – я оттолкнул их, и снова ринулся к Яковлеву: – Вставай, урод! Извиняйся сейчас же перед моей матерью!
Я поднял его за шкирку и подтащил к окошку. Разбитыми губами он чуть слышно пролепетал извинения.
– А теперь вытирай за собой. Рукой вытирай, а то сейчас твоей мордой вытру! Вот так.
Мать всё это время стояла сама не своя. Потом прибежала Ирина Борисовна. Её кабинет – первый по коридору от гардероба.
– Так! Что здесь происходит? Одиннадцатый «А», в чём дело?
– Решетников избил Яковлева, – не моргнув глазом, слил меня Мальцев.
– А следующий ты на очереди, – крикнул я ему всё ещё в запале.
– Олег! – воскликнула Ирина Борисовна. – Тебе мало было неприятностей с Сорокиным? И так с трудом удалось замять дело! Ты хоть понимаешь, что второй раз с тебя совсем другой спрос будет? Ты пойдёшь уже как рецидивист и так легко не отвертишься. Да и вообще, что ты творишь? Создаётся впечатление, что ты…
– Ирина Борисовна, – подала голос мать, – Олег, конечно, не сдержался, но он просто заступился за меня. – И передала всё слово в слово.
– Ах, ну конечно, мамаша что угодно скажет, чтобы выгородить сынка, – влезла Голубевская. – Не было ничего такого. Врёт она.
– Ну ты и тварь, – прошептал я.
– На себя посмотри, – прошипела Голубевская в ответ. – Какая ты звезда? Ничтожество. Сын поломойки.
– Ну и дальше что? Заглохла? Пошла отсюда.
– Олег! – одёрнула меня завуч. – Никто никуда не уйдёт. И вы не беспокойтесь, никто на вас напраслину возводить не будет. С нового года у нас тут установлена камера, так что мы сейчас всё посмотрим. Пойдёмте со мной.
Все уныло поплелись за ней. Я – в самом хвосте. Голубевская на полпути остановилась и обернулась ко мне. Весь её запал уже иссяк.
– Даже не думай, что после всего я ещё буду с тобой встречаться, – процедила она.
– Да я только счастлив, – засмеялся я. – Меня от тебя уже тошнило.
– Ну так беги к своей Дубине! Идеальная парочка получится – хромой сын поломойки и убогая.
– Этой убогой ты и в подмётки не годишься.
– Конечно, – самодовольно усмехнулась она.
Ни за что бы ей этого не сказал, если бы не эта самовлюблённая улыбочка, которую так захотелось стереть с её лица.
– Она всегда мне очень нравилась. И Сорокина я бил из ревности. И, если бы мы с ней не рассорились, я бы на тебя даже не взглянул. Я и ходить-то с тобой начал от скуки и чтобы ей досадить.
– Сволочь! – зло выплюнула Голубевская, развернулась и побежала за остальными. Но улыбочка-то сползла…
С матерью мы помирились, а за разбитую яковлевскую физиономию мне ничего не было. Так, только пожурили, вправили мозги, что называется. Типа, словом надо бить, а не кулаком. Но моей бывшей компашке тоже промывку мозгов устроили. Правда, прибегал в школу папашка Яковлева, тряс кулаком, грозил связями. Но Ирина Борисовна быстро его угомонила, уж не знаю чем. Папашка-то угомонился, а вот Яковлев – нет.
Через неделю меня подкараулили по пути из школы он, Мальцев, Сачков и ещё три незнакомых рожи. Вшестером на одного, круто! Однако не всегда количество переходит в качество. Я резко метнулся к Мальцеву, те и глазом не успели моргнуть. Словил кучерявого и выкрутил ему руку. Он издал дикий вопль.
– Считаю до десяти, если увижу после этого хоть одно рыло ближе чем на сто метров, ломаю ему кость.
И для наглядности завёл руку посильнее. Мальцев тут же отозвался новым воплем.
– Раз, два…
Они растерялись. Стоят, переглядываются.
– Три…
Первым рванул Яковлев, следом – остальные. Бить Мальцева я не стал, только дал под зад такого хорошего пинка, что тот завалился коленями в грязь.
– Слушай сюда, на первый раз прощаю. Но ещё раз подобные фокусы повторятся, и ты – калека. И мне плевать, кто всю эту фигню придумал. Больно будет тебе.
Я и не предполагал тогда, что Яковлев решит отомстить по-другому.
Однако ещё до этого успела отличиться и Голубевская. То, что она растрепала всем в классе, что я – сын поломойки, мне уже было без разницы. За спиной, может, они посмеивались и кости мне мыли, но в глаза-то всё равно никто ничего сказать не смел. Но эта дрянь вызнала каким-то образом про отца. Через пару дней после неудачной попытки побить меня Голубевская вдруг окликнула:
– Олег!
Была перемена. Сидела Наташка теперь, естественно, не со мной. И до этого дня делала вид, что в упор меня не замечает. Однако я отозвался:
– Тебе чего, Голубевская?
– Просто хотела спросить, зачем ты нам наврал, что твой отец какой-то там директор, когда он у тебя зэк? Я точно знаю. Надёжные источники поделились.
Я почувствовал, как густо краснею. Тем не менее процедил:
– Ну раз знаешь, то должна понимать, что связываться со мной – себе дороже. Наследственность и всё такое.
Она подошла ближе.
– Ого, как мы заговорили! Может, тоже с кулаками на меня кинешься?
– Скачи отсюда, коза!
– Сам ты… козёл, – прошипела она, но отошла подальше.
А на следующей же перемене, выбрав момент, когда весь класс уже собрался в кабинете, Голубевская наигранно невинным тоном крикнула Потаниной:
– Вер, а ты попроси Чибисова, пусть он с тобой позанимается. Он не откажет, правда, Чибис?
– А вдруг откажет? – кокетливо подыграла ей Потанина.
– Не-не, он же тебя любит. Я точно знаю. Информация, можно сказать, из первых рук.
Чибисов моментально вспыхнул и так на меня посмотрел, что хоть под парту лезь. А Голубевская не унималась:
– Чибис, что молчишь? Хочешь заняться с Веркой этим… ну… как его… русским?
Весь класс ржал, как табун боевых меринов. Макс подорвался и выскочил из класса.
– Ну и тварь ты, – сказал я Голубевской.
Та в ответ лишь рассмеялась.
Пусть мне Чибисов не друг, но всё же препогано получилось. Я предал, растрепал его самую сокровенную тайну. Да ещё кому! Как ни крути, а поступок сволочной. И Дубинина так и обожгла меня взглядом, а через минуту прислала эсэмэску. Номер её я помнил, хоть и удалил из контактов. Так что, увидев на конце три семёрки в строке отправителя, сразу понял – от неё. Текст был кратким, но ёмким: «Какой же ты подонок!»