От резкого порыва ветра перехватило дыхание. Скорее, скорее запрыгнуть в машину, в иллюзию уюта и защищенности. Он положил руки на руль, пора ему купить более быстрое средство передвижения. Четыре двери не нужны — семьи больше нет. Назойливый дождь начал барабанить по крыше, ускоряя ритм грусти. В неясном тусклом свете пруды казались отзвуком прошлого. Тогда все было не таким — острым, ярким, зато ласковым, монотонно родным. Желудок сковал спазм, то ли салат с рукколой, то ли мокрая дорога, вьющаяся вниз. Внутри пустота, необъятная, как угрюмо-бесцветно-угнетающе-черное небо над крышей машины. Впереди замаячил красный свет, он нажал на тормоз, улавливая краем взгляда фигуру около тротуара. Девушка с короткими белыми взъерошенными волосами стояла под пощечинами дождя. Ни зонта, ни плаща, в лице наивно героические ноты… Что за дурь? Может, проститутка? Но что ей делать в таком месте в таком виде? В груди съежилось. На плечи навалилась тяжесть бессмысленности вечера. Он один… Хочется выть, кричать и выть. Зеленый. Нужно трогаться. Или совсем затормозить? Посадить к себе мокрого птенчика? Нашептать о надеждах, о новогодних праздниках, о доме, где каждая вещь имеет значение… Вещи, разбросанные по коробкам, воспоминания, запертые в фотоальбомах. И лицо на фоне утренней Женевы…
Поедешь со мной, птенчик? Или девка? Или девочка? Поедешь, не знаю куда, со мной, в теплоту и шепот… Но машина скользит по мокрому асфальту, шуршат шины, падают случайные листья на лобовое стекло. Листья, предвестники зимы, листы, предвестники строчек. И то и другое смывает влага — дождя и слез. Не стоит, никогда не стоит отходить от плана. Случайные знакомства — опасная штука. Особенно с самим собой.
Он никогда не гадал ей, более того, избегал малейшего взгляда на ее ладони. Целуя ее пальцы, нежно и долго, он закрывал глаза. Сначала Алину это забавляло. Она подтрунивала над ним, перебирая густые поседевшие волосы на его затылке. «Боишься своей магии, мой Волшебник», — нашептывала ему в ухо, медленно поднимая подол платья. Но все чаще хотелось показать ему свою линию жизни.
Желание, абсурдное по своей сути, превратилось в навязчивую идею. Вышагивая на немыслимых шпильках в яростном ритме софитов, она чувствовала, как горят руки, на которые он не хочет смотреть. На съемках рекламы минералки, на лекциях, где проваливалась в сон, — она думала об этом везде. И особенно, когда ее муж, пока без штампа, но все же, проводил языком по каждому пальцу. Она вздрагивала, от удовольствия — думал он.
Они виделись — все чаще, домой возвращаться — хотелось все меньше. Фарид, Фарид… Добрый, нежный, заботливый… Для жены, сыновей, внуков… И для нее. Он вкушал, наслаждался — она знала. Но где на календаре то число, а на карте то место, когда они расстанутся? Не будет же это длиться вечно? Все больнее, тоска глубже, он улетел во Францию на неделю — разлука невыносима. Она скатывается по шелковым простыням на край кровати, вжимается в подушку, пытаясь уберечься от привычно-невыносимых ласк. Что мешает? Вместе два года, но еще не женаты, детей нет… Только спортивный «Mercedes», светлая гардеробная, набитая платьями, сотканными из лжи… Милан, Париж… Привычки, от которых можно отказаться, если бы он…
Осень — начинается. И начинается дождь… Водитель отпущен, и Фарид сидит рядом с ней на белом кожаном сиденье. Густой вечер, пропитанный сырым фиолетовым небом, заглядывает сквозь тонированные стекла. Его дом совсем близко, здесь рядом есть тихий двор… Она ждет, предвкушает… Его руку кладет к себе на колени.
— Ну, что, вас до подъезда довезти? — лукаво смотрит на него.
— Можно.
— То есть?..
— Ты торопишься?
— А ты?
— А который час?
Она проезжает мимо его дома, резко заворачивает во двор. Почему вдруг так темно? Так больно, даже если безумно глупо? Маленькая девочка с косичками за партой — одна… И вечереет… И все ушли…
— Ты меня просто убиваешь.
— Алина, не надо…
— Серьезно.
— Прости, я глупость сказал.
Притягивает ее к себе. Сильнее подступающих слез только желание. Словно змейка, переползает, вьется… Гладкая, скользкая, нежная… Фарид вздыхает глубоко. Бьются его ресницы, сердце… Все близкие, не близки, как она. И все же — обида. Не смотрит он на ее ладони.
Потом стон. Потом звон — в ушах. Непрошеный свет фар проезжающей машины. Она по-прежнему лежит на нем, прижимается лицом к плечу.
— Алиночка, прости меня… Я не хотел, правда.
— Я тебе отомщу.
— Не надо…
— Я уже устала тебе мстить. Пусть даже тебе от этого ни холодно ни жарко…
Он смеется, тихо. Гладит густые белые волосы. Капли стучат по стеклу, напоминая, что где-то на календаре есть то число, а на карте то место… Только не сегодня, пожалуйста, еще чуть-чуть… Прижимается, вкушая волшебство…
День закончился. Лена подставила ножницы под струю воды. Завтра, завтра… Все будет завтра. Бесчисленное множество локонов съежится под натиском металла.
Впереди была ночь. Искусственных вздохов и разрезанных надежд…
5
Девочка-манго
Вентиляторы лениво кружились над головой. Свами и Витя вышли на улицу, оставляя лишь двери, покачивающиеся, будто маятник. Таня чистила последний манго, медленно и неторопливо, втягивая его кисловатый резкий запах. Сок тек по ее тонким пальцам, короткие светлые волосы были взъерошены, от напряжения и удовольствия они стали мокрыми у корней.
— Таня, посмотри какой там парень, у стойки. Тебе его надо сфотографировать.
— Сейчас, сейчас… — Нож вонзился в мякоть, отсекая кусочек. Едкая сладкая жижа приятно обжигала нёбо. Ей не хотелось шевелиться, стыдливый румянец заливал щеки, усиливаясь при взгляде на тарелку, доверху наполненную очистками. — Ладно…
— Вон тот, с дредами.
— Действительно… В нем что-то есть… Странно, что ты показала его именно мне…
— Почему?
В мокрых руках замер плод с выпирающим бугром черной косточки.
— Он напомнил мне одного человека, из детства…
— Расскажи.
— Да в общем, ничего интересного. Так…
— Давай… А потом пойдем купим еще манго.
— Издеваешься надо мной…
Косточка соскользнула в тарелку. В полумраке черты смуглого лица незнакомца заострились. Он мог быть кем угодно…
«Мне тогда было девять лет, почти десять. В моей взрослой жизни этот случай напрочь стерся из памяти, но сейчас все вернулось. Мы с братом отдыхали в летнем лагере в Польше, где-то под Варшавой на берегу широкой бурной реки. Он жил в корпусе для мальчиков, а я, естественно, в противоположном, с тремя девочками в комнате. Лето было теплым, но ветреным. Часто налетали тучи, ветви, покрытые густой листвой, склонялись в предвкушении дождя, как вдруг новый порыв разгонял их, взметая мои выгоревшие волосы.
