– Нет, – строго произнесла Мадина, – ты пойдешь со мной.
– Позволь мне поступать так, как надлежит мужчине, мама! Не беспокойся, я не наделаю глупостей. Я сбегаю к дяде Азизу и дяде Шадину, а затем еще к тете Асият. Скажу, пусть мужчины держат ружья и шашки наготове, но не теряют головы.
Мадина усмехнулась и покраснела от гордости, услышав от сына такие речи.
– Что ж, будь, по-твоему.
Женщина быстро собралась, поцеловала Хайдара и мать и отправилась в горы. Не то чтобы она боялась угрожающей ей опасности, просто Мадине не хотелось встречаться с османами, она не желала вновь переживать прошлое. Хотя женщина очень любила второго сына, не было дня, чтобы она не вспоминала своего первенца, Ильяса. А в последнее время Мадина все чаще размышляла о своей судьбе, о своем будущем.
Ничего не поделаешь, каждое созданное Аллахом существо живет в своем собственном мире. Хайдар вырос и давно не цепляется за ее подол. Пройдет еще несколько лет, и он окончательно заживет своей собственной жизнью. Прошли те времена, когда за нее сватались; все мужчины ее возраста давно женаты, да и те, кому выпала судьба овдоветь, предпочитают женщин, которым еще не исполнилось тридцати.
Мадина сознательно заглушала тайные желания и чувства; она жила со стальным стержнем в душе и затвердевшим сердцем, стараясь не заглядывать в тот уголок души, где хранилось что-то мягкое, прозрачное, нежное, как заря или капля воды на ладошке ребенка.
Она понимала, что ей не довелось испытать настоящего женского счастья: прожить рядом с любимым человеком не день, не год и не два, а целую жизнь. Незаметно для себя Мадина вступила в ту пору жизни, когда вера в любовь и надежда на счастье уже не могут быть смыслом существования, когда хочется просто жить полной жизнью и любить – каждый день, каждый миг.
Айтек? Мадина знала, что он никогда не уйдет из семьи и не оставит Асият. Она бы и сама не позволила ему так поступить. Ей захотелось ответить на его поцелуй, и она ответила, хотя знала, что это дурно. Айтек умолял Мадину прийти в пещеру и прочитал в ее взгляде если не согласие, то сомнение. А еще – жажду любви. Нужно ли было давать ему надежду? Может, махнуть на все рукой и отдаться страсти – безудержно, отчаянно, как будто броситься в пропасть или в горный поток?! Неожиданно Мадине пришла в голову мысль пойти в пещерку прямо сейчас, посидеть там и подумать, привести мысли и чувства в порядок и понять, чего она все-таки хочет.
Женщина знала, как спуститься к пещере сверху, минуя главную тропу. Снизу углубление в скале незаметно, и, не зная о нем, его почти невозможно найти. Мадина осторожно вошла в тесное каменное пространство и опустила на землю сучья, которые наломала заранее. Здесь было темно, но вопреки ожиданиям не слишком холодно. Женщина увидела под ногами остатки костра и поняла, что совсем недавно сюда кто-то наведывался. Этим человеком мог быть только Айтек.
Мадина с привычной ловкостью развела огонь и села возле костра. Дым медленно выплывал наружу, и она надеялась, что он развеется прежде, чем его запах учуют те, кто появится внизу, на тропе. На стенах пещерки плясали густые черные тени. Отблески желтоватого света падали на задумчивое лицо Мадины, ее густые темные волосы, распущенные по плечам. В глазах женщины застыли те же вопросы, что мучили ее целых пятнадцать лет: как сложилась бы ее жизнь, не приди в селение османы, куда повернула бы судьба, если бы она не встретилась с Мансуром? Что будет дальше, на что еще можно надеяться и во что нужно верить?
Глава III
В воздухе стоял непривычный для янычар запах холода и снега, запахи зимы. Беспрестанно падавшие с неба снежинки были сухими и колкими, как пепел. Так показалось Мансуру. А Ильяс, впервые увидевший снег, сказал, что эти хлопья напоминают пушистые белые хризантемы, растущие на клумбах, что разбиты вокруг домика, в котором осталась Эмине-ханым.
«Как странно, что люди порой испытывают невыносимые душевные муки, в то время как окружающий мир так безмятежен и спокоен», – неожиданно подумал Мансур. Сейчас его нервы были похожи на тонкие стальные нити, а сердце болезненно ныло. В последнее время янычар нередко задавался вопросом о том, что может человек унести с собой в иной мир. И если речь шла о чем-то единственно важном, главном, выбрал бы он любовь? Любовь, которая причинила ему столько страданий и все же осталась главным смыслом его жизни?
Мансур осторожно вошел в усадьбу родителей Мадины и снял головной убор. Собаки заливались лаем, но они были привязаны и не могли наброситься на чужака. Таков был приказ, переданный жителям Фахама от имени Джахангир-аги: привязать собак, оружие не сдавать, но и не вынимать без нужды.
Джахангир-ага поговорил с черкесами через переводчика, роль которого взял на себя Ильяс, и заверил их в том, что с головы жителей аула не упадет ни один волос. Мужчины держались настороженно, но, кажется, поверили. Они посовещались между собой и послушались стариков. Те убеждали не горячиться: пусть храбрость и честь – дар Бога, но численное преимущество было на стороне турок. «Не трогайте осиное гнездо! – говорили старики. – Потерпите. Иначе османы надругаются над вашими женами и угонят в плен дочерей. Юноши останутся без отцов, а мужчины – без сыновей».
Мансур стоял посреди двора. Внезапно он понял, что из-за волнения не в состоянии вымолвить ни единого слова. Из сакли вышла женщина и сделала навстречу несколько шагов. У нее было суровое, строгое, уже немолодое, но еще красивое лицо. Мансур догадался, что это мать Мадины.
Это и в самом деле была Хафиза. Янычар пришел один, вроде бы с мирными целями, и она решила выяснить, что ему нужно.
Мансур заметил, что женщина смотрит тревожно, но без ненависти. Тогда он произнес, с трудом подбирая слова:
– Когда-то здесь жила Мадина… Женщина слегка наклонила голову.
– Сейчас ее нет.
– Знаю, – тяжело вздохнув, произнес Мансур. Внезапно ему захотелось совершить невиданный поступок: упасть на колени и поцеловать руки этой женщины.
– Вы ее мать?
– Да.
– Я пришел сообщить вам, что Мадина погибла в Стамбуле. Ему хотелось рассказать, как это произошло, и добавить, что он не виноват в ее смерти. Но янычар понял, что не сумеет этого сделать: ему было трудно изъясняться на чужом языке. Все-таки нужно было взять с собой Ильяса!
Услышав про Мадину, Хафиза вздрогнула. Женщину поразили глаза этого незнакомого человека, пусть турка, янычара, но человека – в них была любовь, безысходная тоска и невыразимое горе.
– В Стамбуле? – Повторила Хафиза.
– Да. Это случилось пятнадцать лет назад. Черкешенка пожала плечами. Наверное, она неправильно поняла этого странного человека.
– Мадина жива, – сказала Хафиза. – Она ушла в горы. Янычар отпрянул. Его лицо исказилось от безумной радости, смешанной с невыразимой мукой.
– Жива?! Мадина?! Ваша дочь?! Не может быть!
