почувствовал чужой взгляд и обернулся. Серые, выцветшие глаза под светлыми бровями глядели недобро и угрожающе, и Лисица поторопился скрыться. «Ты воняешь!» - в ушах все еще стоял издевательский голос надменной красавицы и, кажется, не собирался исчезать.
Глава 15
Замок возвышался над городом, точно часовой, и на его вершине развевался выцветший флаг с имперским орлом, темный на фоне светлого закатного неба. На площади перед замом немногочисленные оставшиеся торговцы собирали свои товары, что привезли на продажу из окрестных сел и деревень: мясо, горшки, ткани, резные ложки и поделки из дерева, расшитые пояса и теплые зимние шапки из овчины, шкуры, котелки и латаные чайники. Среди повозок ходил пьяненький лудильщик с покрасневшим носом на бледном, испитом лице. Он то и дело принимался протяжно кричать: «Лужу, паяю», но всякий раз затыкался и удивленно смотрел по сторонам, будто недоумевал, где все его заказчики. Лисица остановился поглядеть, как несчастная жена выпивохи решительно идет к непутевому мужу с порванным сапогом, чтобы поколотить, но его внимание неожиданно привлекла темная фигура в непривычной для здешних мест одежде. У глухой стены дома с вывеской цирюльника неподвижно стоял Диджле, скрестив руки, и перед ним на куске светлого полотна лежал десяток или чуть больше мелких рыбешек. Торговые дела, видно, у него шли не очень, но главным было не это – не могли же господа фон Бокк, которые еще две недели назад хвалились новым сокольничим, послать османа продавать рыбу? Лисица со вздохом взвалил себе на спину неподъемные сапоги – воистину, прав тот, кто сказал, что самая тяжелая ноша в мире – богатство! - и подошел к непутевому осману. Диджле недоверчиво покосился на него, но тут же посветлел лицом, когда узнал названного брата, а затем густо покраснел.
- Мир тебе, брат мой, - почтительно сказал он и поклонился.
- И тебе здравствовать, - отозвался Лисица. – Почем рыба?
Диджле пожал плечами. Если судить по его лицу, этот вопрос был загадкой для него самого.
- Как хлеб наполовину, - наконец ответил он.
- Одна или десяток?
Диджле с сомнением взглянул на свой товар и зашевелил губами, подсчитывая рыбешек.
- Десяток, - наконец ответил он. – Хорошая рыба. Сегодня утром поймал. Три съем сам. Но хорошо хлеба к ней. И никто не покупает.
Лисица задумчиво глядел на него, потирая подбородок. Похоже, осман опять попал в переплет! Впрочем, оно и не удивительно, с его-то наивностью в местных делах.
- Заворачивай свою рыбу, - велел он наконец. – Пойдем, накормлю тебя.
На лице у Диджле показалось недоверие, и он нахмурился. Лисица поспешил добавить:
- Не в кабак, как раньше, не бойся. В другое место.
Осман помедлил, но повиновался, с опаской поглядывая на названного брата. Когда он поднял сверток, разящий рыбой, Лисица поманил его за собой. В ближайшей пекарне – одной из двух, что были в этом городке, - он купил темный, поджаристый пирог с ливером и еще один, поменьше, с прошлогодними мочеными яблоками. От запаха теста Диджле невольно сглотнул слюну, но сохранил на своем лице выражение равнодушия, пока названный брат не разломил оба пирога на две части: одну – побольше, вторую – поменьше, и не сунул большие куски осману в руки.
- Ты опять помогаешь мне, - в голосе у Диджле слышались и досада, и благодарность. Он съел пироги очень быстро и теперь отряхивал крошки с черной бороды. – Как отплатить тебе?
- Расскажи-ка мне, что с тобой случилось. Почему ты ушел от господ фон Бокк?
- Они неправедные люди, - угрюмо заявил Диджле и замкнулся.
- Чем же?
- Делают грех. И другие делают. Говорят, это нормально. Неправедная земля!
- Давай-ка поподробней, что случилось. Но сначала скажи мне: где ты ночуешь?
Диджле пожал плечами.
- Нигде? – поинтересовался Лисица, и осман кивнул. – Ладно. Что-нибудь придумаем, куда тебя устроить. Но я жду твоего рассказа.
Обреченный вздох послышался из уст османа, но, запинаясь и подбирая слова, Диджле все-таки начал говорить.
Несмотря на странные обычаи, Диджле постепенно начал привыкать к европейскому укладу. На второй же день София заступилась за него перед хозяевами, и те нехотя дали добро, чтобы он ходил в привычной одежде и не брил бороду. С другими слугами он почти не разговаривал и предпочитал проводить свое время в птичнике, с ловчими птицами: соколом и ястребом-тетеревятником. Ими никто толком не занимался, и птицы встретили османа настороженно, с недоверием: у ястреба были переломаны перья, а сокол всякий раз недоверчиво готовился атаковать османа, как только тот приближался. Диджле не падал духом: птица – существо нежное, капризное, и порой для ее воспитания нужны десятки лет, чтобы она слушалась сокольничего. Он терпеливо распаривал им перья, кормил мышами, которых в кладовой ловили коты, подрезал когти, пока ястреб не стал ему доверять и идти на руку, а сокол перестал угрожающе коситься. Про себя осман радовался маленькому и быстрому успеху, как говорил отец: «малая песчинка составляет гору».
Единственное, что ему не слишком нравилось - излишнее внимание, которое он привлекал здесь. Дворовые мальчишки часто забирались в птичник и пугали птиц дикими криками и резкими движениями, когда осман выгонял мелких безобразников прочь; служанки то и дело заглядывали к нему, якобы осведомиться, что ему нужно, и он всякий раз отводил глаза, чтобы не глядеть на их выставленные прелести. Вести
