принялась за еду.
– Дивное кушанье, – сказала Мария, расправившись с тарелкой супа. Она уже поглядывала на второе, когда Ярослав Михайлович вознамерился завести с ней разговор.
– Скажите, Мария Фёдоровна, то, свидетелями чего мы стали сегодня, относится к спиритизму? Вы что-то увидели там, в поле? То действо сотворили призраки?
Графиня мягко провела салфеткой по губам, которые тут же расплылись в полуулыбке.
– Объяснить мои видения будет несколько затруднительно.
– Но вы ведь медиум. Разве вы не занимаетесь как раз тем, что разъясняете всё это?
– Дело не в том, что я не могу, Ярослав Михайлович. Всего-навсего забочусь об аппетите сидящих здесь.
Влас Михайлович фыркнул, а после сделал парочку глотков шампанского. Она ещё на балу заметила его расположение к сему напитку.
– Кто такой медиум? – неожиданно спросил Илья, выбивая из Марии всё желание острить.
Перезвон столовых приборов затих. Ранцовы, не проронив ни слова, с увлечением следили за её переглядываниями с племянником. Рано или поздно Илья прознал бы об особенностях её работы: от неё или из слухов. Но графиня всё же надеялась на «поздно».
– Медиум – это человек, который способен общаться с духами.
Мальчик непонимающе нахмурился:
– Как это?
– Это похоже на любой другой разговор, за тем лишь исключением, что не все могут в нём поучаствовать, да и усилий приходится приложить больше. Зря смеётесь, ваша светлость. – Графиня чуть больше развернулась к князю. – Никто не видел Бога, но почти все убеждены в его существовании. Так почему бы не существовать и призракам?
– Что, по-вашему, тогда они забыли тут, а не отправились на небеса? – возразил Влас Михайлович.
Илья встрепенулся, но взрослые, распалённые надвигающейся перебранкой, этого не заметили.
– На самом деле спиритизм поддерживают многие учёные люди. Математики, физики и даже химики пытаются найти фактические доказательства для этого течения. Слышал, даже подумывают создать «Комиссию для рассмотрения медиумических явлений», – вмешался Ранцов-старший. – Вот вы, Мария Фёдоровна, на какой подход опираетесь? Тоже научный?
– Скорее материалистический, – не стала скрывать графиня. – Не копая в сторону науки или колдовства, я просто выполняю свою работу и получаю вознаграждение. А что касается вашего вопроса, – Мария вновь обратилась к Власу Михайловичу, – призраков могут держать разные причины. Сильная обида или беспокойство о любимых.
Она долго размышляла на сей счёт. Пожалуй, сказанное ей впрямь могло стать тем якорем, привязывающим призраков к миру живых.
Направив взор на племянника, Ельская мигом пожалела, что вообще стала озвучивать свои мысли, вместо того чтобы пресечь беседу на корню. Она крепко зажмурилась. Действо не длилось и секунды, но короткая передышка помогла умерить пыл. Очевидно, что столкновение со сверхъестественным делало её излишне чувствительной и уязвимой.
– Вы видели мою маму?
Он сдерживал волнение, совсем как она. Ей бы впору порадоваться, что племянник учился сдержанности, но сколько же в этом было всего неправильного, чуждого ему. Как ей поступить? Обнять? Соврать, что видела его маму? В день пропажи Ильи Мария определённо что-то ощутила. Однако была ли то его матерь…
– Я не уверена, прости.
Натянутость, повисшая между всеми, вопила во всё горло о том, что стоило заканчивать.
– Думаю, нам пора отправляться к себе в комнаты. Ужин был чудесным.
– Я хотел бы ещё немного побыть с князьями. – Племянник не поднял головы, избегая её взгляда.
Язык прилип к нёбу и будто распух. Буквы отказывались складываться в слова, но она всё же отыскала в себе силы.
– Только если никто не возражает.
Ярослав Михайлович уверил, что общество Ильи им очень приятно. Они могли бы сыграть в шахматы или попить чай, расположившись у камина.
– В таком случае доброй ночи, господа, – хрипло произнесла она и покинула столовую.
Мария Фёдоровна шла по коридору, смежному с гостиной, когда Влас Михайлович её остановил. Она быстро сообразила, чего он хотел. Так же быстро она почуяла, как он к тому отнёсся.
Она оставила веер, что сейчас так показательно выглядывал из его руки, на столе. В смятении графиня напрочь про него забыла. Но, похоже, князь считал иначе.
– Что вы хотели, ваше сиятельство? – без интереса спросил Влас Михайлович, протягивая ей аксессуар.
– Ничего. Это обычная случайность.
– Ну конечно. Как и поломка кареты. Ваши случайности шиты белыми нитками.
Боже правый, он решительно пытается довести её до точки кипения.
– Знаком ли вам греческий миф про сына речного бога Кефиса?
– Нарцисса?
Она довольно кивнула.
– Сдаётся мне, у вас схожие заботы, ваша светлость. Оба не можете оторваться от самих себя, что начинаете думать, будто всё в этом мире обязательно вертится вокруг вас.
– Вы пытаетесь меня оскорбить? – Выражение его лица было крайне насмешливо.
– Будет вам. – Мария раскрыла веер и чуть накренила голову влево. – Для этого я бы просто назвала вас себялюбцем с непомерной гордыней.
Влас разразился смехом, да таким, что всё тело прошиб озноб и поджались пальцы на ногах. Она почувствовала себя жутко неуютно из-за льдистых колючек его голоса да перебинтованных рук, к которым неустанно спускался её взгляд. Мария не виновата в его ранах. Графиня решила об этом, ещё когда только-только увидела князя с соколами. Разве она кричала о помощи? Нет, то лишь печальное стечение обстоятельств и благородство самого князя. Хотя о последнем можно было поспорить. Какова вероятность, что он помог ей лишь для того, чтобы упрекнуть в будущем?
«Полно», – одёрнула она себя. Ей надлежало уйти, чтобы в одиночестве усмирить чужие чувства, которые пушистым хвостом щекотали желудок и наслаивались на её собственные.
– Прошу прощения, сегодня я веду себя не лучшим образом, – торопливо попрощалась Мария и едва ли не убежала от князя.
* * *
Он поздно спохватился. Когда рука взметнулась с намерением притянуть женщину к себе, чтобы у Марии не осталось ни единой возможности опустить или отвести взгляда, Власа ждала лишь пустота, холодная и безмолвная. Тогда князь разозлился сильнее, но уже на самого себя. Не пристало ему действовать таким грубым образом. Он не должен кричать или как-либо воздействовать физически: дёргать на себя, прижимать. Но как же хотелось хорошенечко встряхнуть графиню, выбить всю дурь из головы и призвать к ответу.
Она полагала, что никто не видит и не понимает её манёвров. Упивалась своей хитростью, пока её собственный извозчик, залив в себя парочку капель самогона, плакался направо и налево о том, как горько ему было ломать карету. И уже не столь важно, почему и зачем Мария Фёдоровна это делала. Одно только, как графиня поступила, перечёркивало всё остальное.
Дерзкая. Наглая. Лживая.
– Непростой характер, да? – Ярослав оттолкнулся от стены, за которой подслушивал, и подошёл к нему. – Она бы понравилась маменьке.
– Вот и женись на ней тогда, – выплюнул князь, обходя брата стороной.
– Ну не злись, не злись.
Он нагнал его и похлопал по плечу.
– Идём в кабинет. Посидим у камина. Я уже отправил мальчика туда.
Кабинет Ярослава был обставлен со вкусом. На стенах голубого оттенка висели ружья, всюду раскинулись этажерки с безделушками и цветами. Слева, у ярко горящего камина, в котором шипели тлеющие угли, стояли кресла и круглый столик. Илья как раз расставлял фигурки на доске, когда они толкнули дверь и зашли.
Влас предпочёл наблюдать за игрой, сидя за рабочим столом у самого окна, задрапированного синим бархатом. Он отодвинул керосиновую лампу подальше, пряча лицо в темени, и вновь погрузился в навязчивые размышления, в которых прошлое смешалось с настоящим.
Илья Ельский напоминал князю сестру. Не внешне, хотя и такие схожести имелись. Илью и Настю объединяло что-то, чего нельзя увидеть, только почувствовать. Быть с ними – словно полулежать в кресле, окутав себя пледом, и наблюдать за игрой пламени. Казалось, Влас никогда больше этого не ощутит. С уходом Настёны, сколь много бы дров ни закладывали в камины, в их доме никто не мог согреться.
Отец пропадал в столице. Ярослав был полон решимости, пытаясь вовлечь всех в какую-нибудь ерунду, хотя и слепой бы понял, что в действительности ему совсем не легко и весело. Маменька требовала от них внуков и готова была приютить всех сирот страны, но ни первые, ни вторые не заменили бы ей дочь. И заместо того, чтобы поговорить об этом, они все отворачивались от горя, прикрываясь притворным подобием жизни. Влас осуждал их за это. Однако себя осуждал и ненавидел князь больше. Ведь он не просто не делал попыток склеить семейство, именно он его развалил.
– Может, всё же загадаешь другое желание? – спросил он с надеждой, хоть и знал, что Настёна откажет.
– Я мечтала об этом всю свою жизнь!
Слова сестры позабавили его.
– Не знал, что одиннадцать лет считаются целой жизнью.
Девочка отложила кукол и подбежала к нему, цепляясь за рукав его домашнего халата. Она заискивающе потёрлась горячей щекой о его ладошку и глазками размером
