узнать на крупном предприятии, как работает мир финансов. Еще мне запомнились медвежьи шкуры на стенах его приемной – трофеи, добытые в Карпатах на охоте в обществе румынского генсека. В ушах у меня еще долго гудело и после того, как я от него ушел. Но свою компанию я все-таки открыл. Отец тоже прослышал о моих планах. И написал мне хорошо аргументированное письмо, в котором изложил свое видение ситуации в мировом кино; смотреть, мол, приходится одну дрянь, стоит ли с этим связываться. Еще он мне прямо сказал, что для такой профессии у меня не хватает пробивных способностей, которые уж точно понадобятся.
Но среди людей, связанных с Институтом кино и телевидения, я нашел ровесников и единомышленников. Мы все были полны решимости помогать друг другу в проектах. Институт этот был предшественником Мюнхенской киноакадемии, и меня тянуло туда, потому что там были камеры, звукозаписывающая аппаратура, монтажные столы. Можно было получить оборудование бесплатно, подав заявку, – правда, мои заявки отклоняли, и мне оставалось наблюдать, как безотказно получают камеры откровенные бездари. Ни из одного моего товарища тех времен ничего толком не вышло, за исключением Уве Бранднера, который изначально был музыкантом, а потом сделал несколько фильмов; впрочем, в конце концов он полностью посвятил себя писательству. Основные сведения о кинематографе я почерпнул примерно за неделю на тридцати или сорока страницах «Словаря кино, радио и телевидения». Я и сегодня считаю, что больше знаний не требуется. Можно, например, научиться печатать на машинке, но писателем не станешь даже после изучения литературы в вузе. Я познакомился с принципом работы камеры, узнал, как двигается кинопленка, что такое фотографическая фонограмма. На базе этих сведений я уже самостоятельно сообразил, как сделать замедленную или ускоренную съемку. Но мне была нужна кинокамера. Тогда ведь были еще времена целлулоида и механических камер. Свою первую камеру я украл. Об этом было много разговоров и спекуляций, существует много версий этой истории. Отчасти я и сам в этом виноват. Совершить этот прекрасный поступок оказалось довольно просто. Я был на складе технического оборудования Института кино и телевидения, где всегда сидел кто-нибудь занимавшийся обслуживанием техники. Но однажды я остался там один. Сначала я этого даже не понял. А какое-то время спустя обратил внимание на тишину и огляделся. Кроме меня, там никого не было. На полке лежало четыре или пять камер, и я взял в руки ту, что мне понравилась. Потом другую, рассмотрел установленную оптику. Поскольку никого по-прежнему не было, я вышел с камерой во двор и установил резкость, чтобы рассмотреть несколько объектов вдалеке. Вдруг пришла в голову мысль просто уйти, раз уж я на улице. Была пятница. Два дня выходных я хотел поснимать и вернуть камеру в понедельник. Но в понедельник и во вторник я продолжал снимать и потом просто оставил камеру у себя. Думаю, институт так никогда и не заметил, что одна камера пропала. Я не считал это кражей – иначе говоря, я счел своим естественным правом использовать камеру по ее прямому назначению. На нее я снял свои первые короткометражные фильмы: «Геракл», «Игра на песке», «Беспримерная защита крепости Дойчкройц», «Меры против фанатиков». Из этого ряда выбивается только «Игра на песке». Там речь о деревенских мальчиках, которые тащат за собой на веревке в картонной коробке петуха. С этим фильмом я не вполне справился, и он остался единственным, который я никогда не показывал. Я многому тогда научился. Камера эта пробыла у меня еще долго, а однажды в интервью я наплел, будто снял ею целый ряд своих игровых фильмов. Эта история стала жить странной собственной жизнью, как часто бывает в прессе. Но я и сам внес свою лепту, подтверждая или опровергая разные россказни.
К этому времени мой брат Луки закончил школу и начал, как и старший брат, работать в деревообрабатывающей компании. Он тоже очень быстро поднялся по карьерной лестнице, но переехал в Эссен, а затем еще дальше – в Северную Германию. Поскольку он был на семь лет младше Тиля и на пять младше меня, он никогда не принимал участия в наших играх в футбол и редко – в других наших занятиях. В Мюнхене он пел в знаменитом мужском хоре и какое-то время раздумывал, не начать ли музыкальную карьеру. В возрасте девятнадцати лет жизнь стала ему не совсем по нраву, потому что он ясно увидел перед собой все дальнейшие этапы своей коммерческой карьеры, до самой пенсии. Он решил вырваться из всего этого и отправился путешествовать. У него был «Фольксваген-жук», и он хотел добраться до Турции. Я посоветовал ему наметить более отдаленную цель, разбросить сети как можно шире, и он так и сделал: поехал из Анатолии дальше в Афганистан, через Хайберский проход в Пакистан и Индию, оттуда в Непал и, наконец, в Индонезию, где кое-как перебивался, преподавая английский язык в частной школе. Для него это было незабываемое время независимости и приключений. И, хотя он так долго пробыл вдали от нас, ему суждено было присоединиться ко мне в Перу во время подготовки к съемкам «Агирре». Луки добрался ко мне в Лиму из Индонезии через Мехико. Тогда он стал главным человеком в моих предприятиях и с тех пор по собственному желанию полностью взял на себя организацию моей работы, и мы думали и действовали одинаково. Без его вмешательства я бы, наверное, никогда не стал ставить оперы в театрах, а без его дальновидности не появился бы фонд, который сегодня управляет всеми моими фильмами и литературными работами. Мы с ним очень хорошо дополняем друг друга. Думаю, что многие десятилетия он меня отлично уравновешивал, действуя стратегически, в то время как я рвался в бой напролом. Я изнурял себя на передовой, штурмуя крепости, тогда как он оставался полюсом спокойствия, мудро распоряжающимся делами в тылу. И для всех, кто подавлен, потерял надежду, отчаялся, он был человеком, на которого всегда можно опереться.
15. Джон Окелло
Просматривая старые письма Луки, я натолкнулся на волнующие описания его путешествий по Южной Индии, Гоа, Катманду и Джакарте. И рядом с ними я случайно обнаружил кучу писем от фельдмаршала Окелло, с которого я в значительной степени списал главного героя фильма «Агирре, гнев божий». Окелло, осиротевший еще в детстве, был родом из Северной Уганды. Он вырос в жесточайшей нужде, перебивался подсобными работами и впервые пошел в школу с опозданием на несколько лет. Бродяжничал между Угандой и Кенией, где стал учеником столяра. В Уганде
