отсидел два года в тюрьме за преступление на сексуальной почве; позже Окелло никогда не уточнял, какое именно, и свою вину отрицал. Работал каменотесом, торговцем вразнос, а потом и бродячим проповедником. Будучи все еще очень молодым человеком, он добрался до острова Занзибар, где активно занялся политикой. У него были выдающиеся ораторские способности, и он умело агитировал сельских рабочих. Занзибар на протяжении веков служил крупнейшим перевалочным пунктом работорговли в Восточной Африке, принадлежавшим арабам. Даже в ХХ веке арабы оставались там преобладающей силой, хотя и составляли меньшинство по сравнению с остальным африканским населением. Окелло организовал против арабов повстанческое движение, которое разрослось, хотя восставшие не были обучены и не имели ни оружия, ни денежных средств, ни военной формы. 12 января 1964 года Окелло поднял восстание. В тот момент у него было не больше четырех сотен бойцов, и это была пестрая компания. Поначалу им нужно было оружие, так что они вырвали у дежурного полицейского ружье и штурмом взяли оружейный склад. В последний момент перед нападением почти все солдаты Окелло разбежались, потому что испугались за исход дела. Осталось примерно человек тридцать, которые последовали за ним. Едва ему исполнилось 27, Окелло объявил себя фельдмаршалом и стал самовольно назначать генералов, бригадиров и полковников, и африканцы Занзибара присоединились к его восстанию за считанные часы, возник революционный подъем. Арабский султан успел сбежать на континент на собственной яхте, но и войска Окелло, и само население устроили кровавую резню арабов. На некоторое время Окелло стал знаменит, по крайней мере достаточно знаменит для того, чтобы его имя в западной прессе упоминалось где-нибудь на третьей странице газеты или в рубрике «Коротко о разном». Меня в Мюнхене привлекли его безумные речи, которые транслировала маленькая местная радиостанция. По радио он требовал от главного полицейского комиссара сдаться: «Иначе мне придется прийти самому. Тогда все будет гораздо ужаснее, этого не выдержит ни одно живое существо». Кажется, были сообщения, что он кружил над островом в маленьком самолете, связавшись с радиостанцией через бортовую рацию: «Кто украдет хотя бы кусок мыла или съест хоть одно лишнее зернышко, будет брошен в тюрьму на сто пятьдесят лет!» Султану он поставил такой ультиматум: «У тебя двадцать минут на то, чтобы сдаться. Иначе у нас не будет иного выбора, кроме как стереть тебя с лица земли. Я даю тебе двадцать минут, чтобы ты успел убить своих жен и детей, а потом и самого себя. В противном случае приду я, и я убью тебя, твоих кур и коз, а труп твой сожгу в яростном голодном огне». Персонаж моего фильма Агирре говорит вполне в тоне Окелло:
АГИРРЕ
Я великий предатель, не может быть большего предателя. Кто посмеет даже подумать о бегстве, будет расчленен на 198 кусков, и его станут топтать до тех пор, пока он не превратится в краску для стен.
Кто съест даже одно лишнее зерно маиса и выпьет одну лишнюю каплю воды, будет заключен в тюрьму на 155 лет.
Когда я, Агирре, хочу, чтобы птицы замертво падали с деревьев… значит, птицы падают мертвыми с деревьев. Я – гнев божий.
Земля, по которой я иду, видит меня и дрожит.
Через два дня после восстания Окелло заявил на пресс-конференции, что еще десять лет назад, будучи бойцом движения «Мау-Мау» за независимость Кении, он носил звание бригадного генерала и занимался толкованием снов. Все руководство повстанцев, в том числе и предводитель Джомо Кениатта, якобы просило его толковать их сны. Мне это кажется сомнительным, потому что Окелло в то время, скорее всего, было не больше семнадцати лет. К тому же повстанцы «Мау-Мау», среди которых преобладало племя кикуйю, вряд ли приняли бы чужака из Уганды, из этнической группы ачоли, который только начал учить суахили, этот lingua franca Кении. После победы своей революции Окелло вернул на остров бывшего президента Каруме, изгнанного на материк, и снова назначил его на эту должность. Вот только материковая Танганьика и остров Занзибар уже планировали объединение двух стран в единое государство Танзанию. За несколько недель, которые Окелло провел на материке, возвращение на Занзибар стало для него невозможным. От него хотели избавиться. И тут его след теряется. Очевидно, он остался в одиночестве и отправился назад в Уганду. Бродяжничал без денег, порой выживал, как сам сообщает, только благодаря попрошайничеству. В последний раз его видели на публике в сопровождении Иди Амина, нового военного диктатора Уганды.
За два года до того, как Окелло бесследно исчез навсегда, я снимал фильм в Кении, Танзании и Уганде для организации врачей, которая была своего рода предшественницей «Врачей без границ». Фильм назывался «Летающие врачи Восточной Африки». Оператором был Томас Маух, как и в снятых на острове Кос «Признаках жизни». С ним я сделал целый ряд фильмов, включая «Агирре» и «Фицкарральдо». Маух был для меня очень значимой фигурой: он был готов ко всему, стилистически точен, обладал невероятным эстетическим чутьем, в то же время был энергичен и уверен в себе, когда дело касалось сущности и динамики той или иной сцены. Операторы всегда были моими глазами. Я работал с лучшими из лучших – с Томасом Маухом, Йоргом Шмидт-Райтвайном, а позднее с Петером Цайтлингером, с которым я снял мои последние двадцать восемь фильмов. Именно оператор всегда сплачивает съемочную группу. После завершения съемок фильма о летающих врачах Маух последовал за мной в Уганду в поисках Джона Окелло. Мы проехали на машине через всю Кению: на основании слухов я предполагал, что Окелло находится на севере Уганды, откуда он родом. Мы добрались до городка Лира. Там поспрашивали местных и в конце концов нашли нескольких родственников Окелло, но никто из них не захотел с нами разговаривать – вероятно, из страха. На нас обратила внимание полиция, а с ней у меня уже был плохой опыт – в Камеруне на съемках фильма «Фата-моргана» меня и небольшую съемочную группу много раз арестовывали, работать там было паршиво. И в Центральноафриканской Республике дела наши обстояли тоже немногим лучше, к тому же мы с оператором Йоргом Шмидт-Райтвайном заболели малярией и одновременно шистосоматозом[14]. В Лире мы не стали надолго задерживаться, поскольку полиция уже проявляла к нам интерес. Маух до сих пор помнит, как мы спали в машине, а утром со всех сторон к стеклам прижимались лица детей, которые молча нас разглядывали. Родственникам Окелло я оставил записку с моим адресом в Германии, а несколько месяцев спустя фельдмаршал и в
