со слабыми нервами. Эти кадры действительно способны вызвать шок.
Два снимка мертвых девушек появляются один под другим рядом с Фирсовой. Повреждения редактор приказал «заблюрить» наглухо. Ирина без спора согласилась. Хотя, чтобы получить эти снимки, ей пришлось выложить из своего кармана немаленькую сумму и поднять многочисленные связи с нужными людьми. И это того стоило. Даже замазанные повреждения, занимающие большую часть снимков, выглядят до предела жутко.
– Можно сделать только один вывод: у следствия, которое возглавляет вызванный из столицы следователь по особо важным делам Николай Дмитриевич Черный, нет никаких рабочих версий. И следствие, как ни прискорбно, топчется на месте. А между тем где-то в нашем городе с населением около миллиона человек разгуливает маньяк. Что должно еще произойти, чтобы следственные органы наконец взялись за свою работу всерьез?
Журналистка берет паузу, выразительно глядя прямо в объектив.
– С вами была Ира Фирсова. Мы будем держать вас в курсе дела. Оставайтесь с «Регион ТВ».
* * *
– Коля, ты там ошалел вообще?! – восклицает Максим Игоревич, дозвонившись до подчиненного.
Черный отвлекается от чтения отчетов.
– В каком смысле? Вам Тихомиров нажаловался? Или уже адвокат Федорова до вас добрался?
– Телевидение до меня добралось! Ты в курсе, что про тебя там кино снимают?
– Не в курсе. Я работаю, мне некогда телевизор смотреть. У меня оперативники заряжены и целыми днями по городу бегают.
– Серьезно? А кто из них информацию по делу сливает журналистам? Откуда в прессе фотографии? Мне тебя надо учить, как с материалами обращаться? Тебя, Николай?! – спокойный голос Максима Игоревича к концу фразы взлетает вверх.
– Я разберусь, – обещает Черный, мрачнея.
– Уж разберись! – Максим Игоревич шумно вздыхает. – Что у тебя вообще происходит? Есть какие-то подвижки?
Последний вопрос начальник задает уже обычным тоном, но Черный не расслабляется. Спина от напряжения просто гудит. И если бы не ежедневные изматывающие тренировки, он давно бы согнулся.
– Отрабатываем версии. Сейчас хочу проверить все фотостудии города.
Николай говорит четко, отрывисто, будто прямо сейчас стоит напротив Максима Игоревича в его кабинете.
* * *
Что ж. Его снова не поняли. Собственно, к этому не привыкать. Все вокруг будто отгородились в своем обособленном мирке, где все заботы и разговоры крутятся вокруг чего-то материального. Они живут за бетонным забором высотой в несколько метров, который надежно закрывает их от чего-то гораздо более значительного, чем человеческая жизнь.
Там живут все, но не он. Нет. Для него не существует заборов. Даже тонкой пленочки мыльного пузыря, готового лопнуть от неосторожного движения, не существует между ним и окружающим. Всю красоту, всю убогость, всю естественность Вселенной он видит так же ясно, как свое отражение в зеркале каждый день. Ловит эти моменты прекрасного, старается сохранить их в памяти. Может смотреть на что-то так долго, что потом, даже закрыв глаза, видит это через шторы век. Живет этим. Впитывает в себя великолепие, даже если оно рождается из крови и боли.
Пожалуй, именно рожденное в муках обретает действительную ценность. Выстраданное – это вечное. Застывшее мгновение для того, чтобы его заметили.
Но они не понимают. Они не видят. Они снимают дурацкие репортажи. Они ведут несуразные расследования, тычась во все стороны, как слепые котята. Хотя котята, по крайней мере, точно знают, что ищут мать.
Что ж. Стоит показать им еще эти осколки Вечности. Пусть восхищаются, ужасаются и трепещут. Раз уж они не захотели принять его таким, каков он есть. «Вы еще ничего не видели, на самом деле. Что ж, я открою вам глаза, хотите вы этого или нет».
* * *
Самое неуместное, что только можно себе представить в бюро судебной медицины, – это панк-рок. Музыка качает риффами, немного сипловатый вокалист орет про то, где он хотел бы увидеть своих недоброжелателей, не стесняясь в выражениях. Тонкий женский голос старательно, хотя и мимо нот, подпевает. Секционный зал подготовлен к новому дню.
– Вика! – мужской окрик мешает допеть припев.
Комарова с недовольным лицом выключает колонку.
Она сегодня перепутала время и пришла на работу слишком рано. Настроение от этого испортилось, ведь Миронов не отпустит раньше, ему все равно. Поэтому Вика решила как следует оторваться перед всей этой возней с трупами. Она валялась на диванчике в кабинете, рисуя в планшете очень красивую и очень грудастую девушку. Из колонки неслась ее любимая песня. И в принципе, можно сказать, что все в ее жизни было хорошо.
– Вика!
Нет, ей не послышался голос Семена.
Сам Кучер заходит в кабинет как-то странно – одну ладонь он зажимает другой, будто кого-то поймал. Семен старается ни к чему не прикасаться.
– Воу! Нифига себе! Ты где так? – подскакивает Виктория.
С зажатой ладони Кучера капает кровь. Манжета куртки буреет расползающимися пятнами. Такие же пятна есть на самой куртке и на джинсах санитара.
– Да блин, помоги, – кривясь, просит Семен.
– Давай сюда.
Вика хватает Семена за рукав и тащит к раковине. Если что-то в ее голове осталось из курса по оказанию первой помощи, то сейчас тот самый случай, чтобы это применить.
– Как же ты так? Болит? – суетится Комарова.
– Да это не моя, – мотнув головой, говорит Кучер.
На перепачканных ладонях мужчины нет ни одного пореза. Вода становится красной, утекает в слив. Семен морщится и нетерпеливо трет руки. Он склоняется к раковине.
– Дай хоть мыло.
Вика аккуратно запускает пальчики в короткостриженые волосы Кучера. Голос девушки становится похожим на мурчание кошки.
– Семушка, а тебе говорили, что у тебя идеальный череп? Просто готовая анатомическая модель? Я хочу это… нарисовать.
Семен поворачивает к ней голову, не особо пытаясь высвободиться из нежного захвата. Вика тянется губами к нему…
Струя воды брызжет в висок, Семен дергается.
– Да блин!
Игривость девушки испаряется.
– Ну вот че ты орешь?.. Сейчас я тебя отмою, а то Сергей Алексеевич придет, и а-та-та нам будет.
– Сергей Алексеевич пришел. Что у вас здесь происходит? – интересуется Миронов, расстегивая пальто.
– Семка в крови пришел, – отмахивается Вика. – Все норм.
Сергей Алексеевич шагает к санитару.
– Где поранился? Сильно? Дай посмотрю.
– Да че вы? Все нормально. Не надо, – пытается дернуться Кучер, но Миронов уже держит его за руку.
– Чья кровь? Здесь вымазался? Или в другом месте? – допытывается Миронов.
– Да блин, – закатывает глаза Семен. – Тупо все. Пашка на ступеньках споткнулся, банку какую-то разбил. Сам, дебил, порезался. Я ему хотел помочь, а он меня измазал. И вот, короче.
– Приведи его в порядок, – отступает Миронов, поняв, что ничего серьезного не произошло.
– Так и собиралась, вообще-то, – недовольно щурится Вика.
Своенравность Комаровой иной раз
