эффективный и надежный способ честного отъема денег у граждан; государство так отымело граждан, что они, уже не глядя, подмахивали лотерейные листочки с заветными номерами, повизгивая от удовольствия. Кто-то хоть раз видел человека, действительно получившего крупный выигрыш? Обозначенные мелкими профессиями, чтобы вызвать жалость и восхищение одновременно, якобы везунчики сходят со страниц газет и пропадают бесплотными тенями.
Домохозяйка, случайно купившая лотерейный билет на сдачу от памперсов; дворник, сэкономивший на пачке сигарет; инвалид, попросивший свою сиделку заполнить номера на бланке; житель окраины, окликнувший своего сопливого ребенка в тот момент, когда он – по примеру отца – тянулся за бутылкой пива. «Рано тебе еще, сынок! – сказал отец. – На-ка, купи лучше билетик на счастье…»
До тех пор, пока будет существовать мир, не исчезнет вера в золотушную Золушку, проскользнувшую через игольное ушко и причастившуюся к сладкой славе.
В реальности, рваческой и рвотной, все происходит по-другому: и роты золушек маршируют на панель, подгоняемые единственным желанием – выжить, а выжившие из ума феи-сводницы разбрасывают по дорогам продолговатые тыквы, которые если во что и могут превратиться, так только в карету «скорой помощи».
Вечность в пяти минутах
Как-то, когда я еще жил в Баку, отправились мы на природу шумной компанией.
Приятели, как всегда, начали делать шашлыки, шумно готовясь к застолью, а я отправился на берег речки. Вода стремительно несла свои хрустальные воды, касаясь пологого берега и подпирая высокий противоположный, на котором вяло покачивались вековые сосны.
Солнце грело, но не жарко, и вдруг я задремал на какое-то мгновение, мне показалось, что я растворился в природе, стал ее составной частью, неотъемлемым элементом.
Но главное:
– яркая мысль, как вспышка магния, вдруг мелькнула в мозгу, пронзив все мое существо —
Вот так бы и умереть, растворясь в природе, став ее частью, не сейчас и не здесь, но вот именно так, как сейчас…
То ли мысль это мелькнула, то ли голос какой-то проговорил, неспешно и веско, но когда я очнулся и посмотрел на часы, то понял, что не прошло и пяти минут.
Странно: а мне показалось, что минула вечность…
По дороге из Сумгаита в Баку
…По дороге из Сумгаита эта местность, что ветру открыта, так пустынна и холодна…
«Вот и выпита чаша до дна…» – и пульсирует шалая строчка в такт шуршанию автобусных шин.
Вереница усталых машин.
Ни травы.
Ни цветка.
Ни листочка.
Только тянутся провода в никуда…
Пересечение снов
Когда это было, когда это было,
Во сне, наяву?..
Николас Гильен
В кабаках, в переулках, в извивах,
В электрическом сне наяву…
Александр Блок
…«Ты помнишь, Ириша, как шли старинные часы?.. или это Пугачева напевала своим небесным, тогда еще не севшим голосом – „старинные часы еще идут…“?
Часы шли, они отбивали удары, а время казалось невесомым и легким, бессловесным и незапоминающимся, улетающим и эфемерным.
Ах, Пугачева, пугающая прима прошлого века, целое море цветов бросаем мы к ее ногам, миллион алых раз… Боже, как это нынче кажется банальным, но сердце сжимается; ты помнишь, Иришка, другую ее песню? „Жил-был художник один, краски любил и холсты…“ Давно уже повыцвели краски, осыпались холсты, и куда-то ускользнул сумасшедший художник.
Нет, это ты каждый раз ускользала от меня, и веснушки твои прыгали, как солнечные зайчики, и мир казался неповторимым и новым, как будто его только создали, и цветы падали с небес, и кровля шаталась от ветра, и кровь бушевала, как только в молодости бушует шалая кровь.
И ты шла, дерзкая, дразнящая, юная, нежная, как ласка, как любовь, как трепет, как первая капля росы, павшая на лист, на траву, на мир.
Недаром имя твое переводится как „мирная, мир несущая“ – ты несла мир, твой серебристый колокольчиковый голос звучит в моем поседевшем сознании так, будто вчера я только расстался с ним…»
Он вдруг почувствовал, как от расплескавшихся дум и брожения мыслей на него вдруг нахлынуло нечто огромное, затопившее душу, расплавившее сердце; поток света хлынул в окно; птицы швыряли по округе пригоршни мелодий, их хрустальные горла грезили забвением.
«Позвони мне, позвони!» – запел телевизор, пытаясь перепеть сладкоголосых птиц.
– А может, и в самом деле позвонить? – спросил он сам себя.
С самого начала дозвониться не удалось: в трубке были отчетливо и последовательно слышны какие-то всхлипы, поскрипывания, шорох, шум, треск; потом неожиданно прорезался мужской голос, который отчетливо и сухо произнес, как прошелестел бумагой:
– Алло! Слушаю вас…
– Простите, – заторопился он, – будьте любезны, можно Ирину пригласить к телефону?
– Сейчас! – сказал голос и тотчас… пропал. В трубке воцарилась тугая тишина, бьющая в перепонки. Никаких признаков жизни.
Он еще раз недоуменно сказал «алло», постучал по рычагам, подождал минуты две-три и с сожалением положил трубку.
– Может быть, напрасно я все это затеял? – Он отвернулся от телефона и посмотрел в окно. – Черт меня дернул звонить в этот Старый Оскол!
Старый Оскол…
Город, где я никогда не бывал.
Ты снился мне в странных снах, в которых мелькал, соединяясь в причудливые сочетания, образ моей обаятельной одноклассницы.
Старый Оскол, как оскал прошлого, осколок разбитого вдребезги старого фамильного сервиза, оскальзывание в пропасть воспоминаний…
Старый Оскол – старый мотив заезженной пластинки:
Кланяюсь дамам и господам,
Вышедшим из такси.
Бросьте монету, месье и мадам.
Я подберу. Мерси!
Мерси за мое счастливое детство, страна!
Мерси за красный галстук, за красный день в календаре, за красные от водки носы.
Чего уж там?
Не стесняйтесь, пьяницы,
Носа своего.
Он ведь с нашим знаменем
Цвета одного.
Бросьте монету.
Я подберу.
Мерси.
…Часа через два он снова с остервенением тычет в выпуклые кнопки телефона. И снова в трубке – космические скрипы, шорох помех…
И – тут – все стихает, и звонкий колокольчиковый голос пробивает полотно пространства:
– Алло, я слушаю…
– Ириша? – Он уже ничуть не сомневается, но так хочется продлить радость подтверждения.
– Да, кто это?
– Тот, кого ты не слышала последние двадцать лет.
– Как интересно… – Она смеется, и капельки смеха падают в эфир и катятся, оставляя после себя светящийся серебристый след.
– Это я, Ириша… – Он называет свое имя.
– Как хорошо, что ты позвонил… – говорит она, будто и
