им помочь, ибо у них самих не было ни пшеницы, ни хлеба, ни единого полена, ни куска угля, в то время как тем же беднякам приходилось и днем и ночью нести часовую службу, и не было ни малейшей возможности помочь другому.
295. Далее, в сказанном же декабре месяце Кламеси был низложен с поста парижского прево, в то время как превотство Парижа принял рыцарь, имя которому было [монсеньор] Жан дю Месниль[902], это же случилось на XVII день декабря, в день Св. Лазаря.
296. Далее, на следующий за тем день Св. Стефана[903] купеческим прево был назначен некто по имени мэтр Юг ле Кок[904].
297. Далее, на следующий за тем день Св. Иоанна-Евангелиста, на XXII день декабря, епископом Парижским был объявлен некий мэтр Жан Куртекюис[905], магистр теологии, человек весьма достойного нрава.
298. Далее, в сказанный же день, принцесса французская по имени Катерина, каковую взял в жены король английский[906], препровождена была в Англию, проводы же эти представляли собой весьма жалостное зрелище, в особенности же горьким было прощание короля французского и его дочери.
299. Далее, король английский оставил за себя в должности капитана Парижа своего брата, герцога кларенсского, а с ним двоих графов, каковые не принесли городу ничего хорошего[907].
300. Далее, в сказанное же время пшеница обходилась столь дорого, что за одно сетье доброй пшеницы просили по XXXII франка и более того, за ковригу хлеба в XVI унций весом[908], состоявшую едва ли не из одной соломы — VIII бланов, касательно же бобов и гороха, следует сказать, что ни один бедняк не мог себе таковых позволить, ежели не получал их [в качестве милостыни].
301. Далее, за пинту вина, каковое обыкновенно принято было пить[909], просили по меньшей мере XVI парижских денье, в то время как подобное же вино в лучшие времена по стоимости не превышало II парижских денье.
1421
302. Далее, в сказанное же время, на праздник Сретения Господня[910], в утешение бедному люду[911], с цепей спущены были исчадия ада, как то подати, мальтоты, четвертины[912], в то время как правители пребывали в постоянной праздности, и не зная где раздобыть денег, едино лишь обложили весьма высокими пошлинами все товары, каковые только поступали в Париж, равно взимая деньги прямым образом, так и обязывая к вспомоществованию. Посему на Пасху все товары вздорожали настолько, что добрый бык обходился в IIc франков или более того, а добрая телка в XII франков, кусок сала — VIII или X франков, поросенок — XVI или же XX франков, малая головка сыра, вся белая как молоко — VI парижских солей, все прочие продукты стоили не менее того, а за сотню яиц просили XVI парижских солей. И посему весь день напролет и всю следующую за тем ночь, по причине сказанной дороговизны, город оглашался долгими жалобами, причитаниями, стонами и горестными криками, каковые как я полагаю, превосходили те, каковые издавал в Иерусалиме пророк Иеремия[913], оплакивая разрушение города, и пленение детей Израилевых, уводимых в рабство в Вавилон, ибо днем и ночью не смолкая, мужчины, женщины и малые дети кричали: «Увы! Я умираю от холода!», а иной вопил о голоде. И как то доподлинно известно, в зима [в сказанном году] тянулась куда дольше, чем то случалось за последние сорок лет, оставшиеся в человеческой памяти, ибо на Пасху выпал снег, и стояли морозы, и холод приносил столь жестокие страдания, сколь то можно себе вообразить. Посему, при виде столь жестокой нищеты, в в добром городе Париже нашлись несколько добрых людей, поставивших себе скупить три иди четыре дома, в каковых домах устроены были приюты для бедных детей, посреди Парижа умиравших от голода, им же ныне предоставлялся суп[914] для еды, и огонь для обогрева, и постели[915], где можно было уютно спать, и менее чем за три месяца, установлено было в каждой богадельне до XL кроватей, или более того, и каждая кровать была застлана всем необходимым, каковые вещи отданы были добрыми парижанами, одна же из сказанных богаделен обреталась на улице Омери[916], другая — напротив дворца[917], а третья — на площади Мобер[918]. И как то доподлинно стало известно, в теплое время года, иными словами, в апреле, те, что в течение зимы варили компоты[919] из яблок или же тёрна, и затем избавлялись от избытков сказанных фруктов, выбрасывая их прямо на улицу, дабы сказанные фрукты стали пищей для свиней, принадлежавших сент-антуанским монахам[920]. Однако же, свиньи не успевали до таковых добраться, ибо едва лишь сказанным фруктам случалось оказаться на улице, они становились добычей бедноты, и женщины вкупе с детьми набрасывались на них с величайшей жадностью, каковое зрелище никто не мог наблюдать без сердечного сокрушения, ибо они пожирали то, чем гнушались даже свиньи, к примеру, поедая сырые капустные кочерыжки без хлеба, и дикие травы[921] без хлеба и соли. Коротко говоря, дороговизна в городе была таковой, что горожане питались единственно хлебом и зеленью, не имея возможности позволить себе мяса, бобов или гороха, за каковые просили невероятные цены.
303. Далее, в марте месяце, ближе к его концу, в пасхальное время, арманьяки избрали день, дабы сразиться с армией герцога Кларенсского, бывшего капитаном Парижа, и герцога Остетского[922], старшего брата короля английского, и место же для битвы избрано было между Анжером и Ле Маном, на берегу Луары[923]. Туда же герцог Кларенсский отправился загодя, желая разведать место [будущего сражения], сказанное же место находилось в земле, бывшей под властью арманьяков[924], ему же пришлось пересечь сказанную реку по весьма узкому мосту, в сопровождении тысячи Vc человек свиты и Vc лучников. Враги его, повсюду имевшие приспешников, прознали о том, и в лесу, каковой следовало пересечь вслед за рекой, разместили два засадных отряда, а перед въездом в сказанный лес разместили на невысоком холме, [на виду] у англичан, до IIIIc латников. Таковым образом, они желали обмануть англичан, каковым предлагалось поверить, что больше людей и противника нет, в то время как далее на равнине стояла огромная армия, каковая повергла англичан в замешательство, в то время как вышеназванные засадные отряды, завидя, что англичане углубились в лес, оказались у них в тылу, и разрушили
