то, что только государь способен оценить масштабность его планов по борьбе с революционерами и по достоинству вознаградить усердие борца. Однако с высочайшей аудиенцией не получалось: начальство Судейкина всеми силами противилось этому. Когда все мыслимые и немыслимые аргументы против аудиенции были исчерпаны, начальство решилось на крайнюю меру. Оно объявило Судейкину, что в аудиенции ему отказывает сам Император – дав понять полковнику-карьеристу, что виной всему – его манеры, неистребимая сиволапость и бьющее в глаза плебейство.
Удивительно – но этот талантливый провокатор, чуткий карьерист и мастер интриг сразу и безоговорочно поверил в то, что государь им просто брезгует. С горя Судейкин ушел в недельный запой, и под влиянием винных паров у него родился план «спасения Отечества». Этим планом Судейкин рассчитывал создать в России террористическую организацию, неподконтрольную жандармам и полиции. Организация должна была подготовить такое покушение на царя, что «ахнула бы вся Европа». А он, Судейкин, в последний момент раскрыл бы «страшный заговор». Спасителю Отечества в аудиенции никакой царь не откажет – примет полковника и император Александр II. И вот там Судейкин без оглядки на завистников и «туповатое» начальство, сумел бы раскрыть перед государем свои таланты и способности. Со всеми вытекающими последствиями – генеральскими эполетами, министерским портфелем, орденами…
Протрезвев, Судейкин стал колебаться в осуществлении своих планов: уж слишком тонкой и безошибочной игры они требовали. Слишком опасна была любая ошибка.
Судейкин, впрочем, одну ошибку все же допустил: он пил не в одиночку. И, будучи как-то пьян, неосмотрительно намекнул о своем плане «спасения Отечества» верному, казалось бы, другу. «Друг», разумеется, немедленно донес об амбициях Судейкина Дрентельну. Александр Романович криво усмехнулся, но делу хода не дал, упрятал донос в потайной ящик своего сейфа. А во время своего сегодняшнего разговора с Победоносцевым его словно озарило: вот он, тот случай, который иногда решает судьбу государства!
Глава четвертая. Вкус неволи
Экипаж, в котором Карл фон Ландсберг впервые в жизни ехал в тюрьму, остановился у трехэтажного здания на Офицерской улице, где Казанская полицейская часть соседствовала с управлением Сыскной полиции Санкт-Петербурга. Сопровождавшие молодого сапера трое полицейских чинов проворно выскочили из экипажа, один из них протянул было замешкавшемуся арестанту руку. Офицер криво усмехнулся:
– Я не дама, любезнейший! – и ловко соскочил с подножки сам.
В сопровождении сыщиков Ландсберг поднялся на второй этаж. Здесь его уже ждал судебный следователь Серебряков. Один из агентов остался за дверью кабинета, двое зашли вместе с офицером – и придержали его за локти, когда он двинулся было ближе к столу следователя.
– Господин фон Ландсберг? – надев круглые очки, Серебряков тускло и привычно посмотрел на арестанта. – Карл Христофорович? Вы обвиняетесь в том, что 25 мая сего года, вечером, в квартире отставного надворного советника Власова умышленно, путем перерезания горла, лишили последнего жизни. Тем же способом, примерно в то же время, вами были зарезана и прислуга Власова, мещанка Семенидова. После двойного убийства вы похитили ценные бумаги хозяина квартиры и ушли. Довожу до вашего сведения, что следствие располагает показаниями многих свидетелей, изобличающих вас в совершении этого двойного преступления. Итак, вы признаете свою вину?
– Вину? Господи, да конечно, нет! То есть я действительно был у Власова в тот вечер, но оставил его в полном здравии…То есть он был в полном здравии… Будучи добрыми знакомыми много лет… В конце концов ваше обвинение просто оскорбительно!
– Господин фон Ландсберг! – тем же тусклым голосом перебил его следователь. – Я задал вам вопрос. Отвечайте только на этот вопрос: вы признаете свою вину?
– Нет! И я хотел бы…
– Меня не интересуют ваши желания, – Серебряков, приподнявшись, положил протокол на приставной столик. – Вину вы не признали – в чем прошу и расписаться.
– Господин следователь, я все же хотел бы объяснить…
– Успеете, господин офицер! Потрудитесь расписаться… Так… Что ж, уведите арестованного, – бросил Серебряков сыщикам и, внешне совершенно потеряв к Ландсбергу интерес, углубился в бумаги.
Сыщики отвели арестованного в помещение полицейской части и передали служителям арестантских казарм. Все еще ошеломленный случившимся, Карл без возражений перенес умелый, но весьма деликатный обыск, машинально ответил на вопросы о возрасте, происхождении, месте жительства.
– Деньги, ваше благородие, получите при освобождении либо препровождении в другое место заключения, – заявил служитель, занося в толстую книгу сумму из бумажника Ландсберга. – Можете сейчас же распорядиться насчет обеда: дело в том, что ведомость на довольствие арестантов мы отправляем по инстанциям рано утром, так что вас в бумаги внести не успели. Да и то сказать – вряд ли ваше благородие станет есть арестантский обед. В первый день, – уточнил, хихикнув, служитель. – Так что, коли имеете желание перекусить, то сторож принесет вам обед из трактира, а денежки за него мы вычтем-с.
– Спасибо, я не желаю есть…
– Как угодно, как угодно-с. В камере, куда вас сейчас отведут, господин офицер, запрещается курить, кричать, громко смеяться и вообще нарушать тишину. Запрещается также общение с другими арестантами. Да-с… А вот насчет обеда подумайте, от всего сердца советую! Тюрьма тюрьмой, а организм у вас молодой. И своего требовать должон.
В полуподвальном помещении на арестованного накатила волна омерзительных запахов. Пахло плесенью, гнилью, экскрементами. Две керосиновые лампы тускло светили у самого входа, а конец длинного коридора, огороженного с двух сторон решетками, терялся во мраке. Там, в глубине, слышались чьи-то истеричные вопли, брань, многоголосый гомон. Помощник служителя, не обращая внимая на вонь и вопли, спустился на несколько ступенек и тут же отпер первую же дверь с квадратным зарешеченным окошком.
– Прошу сюда, господин офицер! Это у нас помещение для «постояльцев» благородного происхождения. Днем по нужде водим арестантов в уборную, а ведерко в углу для ночного, извините, употребления. Но вам, ваш-бродь, в уборную ходить на советую – мерзота и вонь-с! Понадобится – делайте свои дела в любое время, а потом позовете старосту, он найдет человечка «прасковью федоровну» вынести. Эй, староста! – повысил голос тюремщик. – Отметь-ка у себя пополнение! Арестованный благородного происхождения – одно лицо. Перечислено за следователем окружного суда.
– Простите, а как понимать про Прасковью Федоровну? – только и переспросил Ландсберг.
– Ах да, вам и невдомек, барин, – хихикнул тюремщик. – Это парашу у нас так называют – ну ведро нужное. Так-с… Ну все, кажется! Да! Ваш-бродь, вы старосту не шибко балуйте тут! И построже с ним, канальей, вообще. Он, прохвост, сейчас же начнет у вас деньги выманивать.
– Так у меня и выманивать ничего, – вяло заметил арестант. – Сами же все и отобрали.
Помощник служители перед лицом такого наивно-логического пояснения поднял плечи, развел руками и изобразил на одутловатой физиономии целую гамму
