однажды, пока еще работала, даже пришла к нему в приемную, но так и не осмелилась зайти в кабинет для этого тяжелого разговора. Просто не хотела терять остатки иллюзий.
– Нет, не в Таганском. Но это ни о чем не говорит. Два случая – это даже не статистика. Кроме того, на приемные семьи мы выйти не можем. Они надежно защищены законом. Тайна усыновления, ты же сама понимаешь. Негласно проверили «Райский плод». Обычная клиника. Дорогая, качественная. Все лицензии и разрешения на месте. Все проверки по нулям. Ни к чему не прицепиться. Но ребята работают.
– Но я бы хотела дней через десять уехать отсюда, – предупредила я с легкой тревогой. – Ты же понимаешь, что я не могу загнать себя в долговую яму, из которой потом не выберусь. Ребенком же я расплачиваться не буду. Так что ты говори, что я еще должна постараться узнать за это время.
– А я вообще был против, чтобы ты сюда ехала, – мрачно бросил Таганцев. – Это дорого и, как по мне, так очень опасно.
– Дорого, – согласилась я.
– Лена, уж если ты с открытыми глазами пошла на этот шаг, то потерпи еще немного. Я не прошу, чтобы ты находилась здесь до самых родов, но надо постараться найти хоть что-то, что позволит взять Эппельбаума за его «фаберже». Говори с людьми. С пациентками, с персоналом. Может быть, тебе повезет застать его встречу с юристами. Может, кто-то из судей приедет. Ты узнаешь его в лицо, и мы поймем, кто из них главный фигурант.
– Ага. Я узнаю этого судью, а он узнает меня, – кивнула я. – И на этом все наше расследование закончится. Ладно, Кость, я сделаю все, что смогу.
Таганцев уехал, а назавтра в соседний номер заселилась новая пациентка клиники, которую я, разумеется, сразу узнала. Это была знаменитая фигуристка Соня Майкина. Судя по размеру живота, срок беременности у нее был гораздо меньше, чем у меня и у Насти. До декрета Соне было еще очень далеко, но тем не менее она заселилась в «Яблочный спас» и за несколько дней ни разу не выехала за пределы территории. Из этого я сделала вывод, что девушка прячется.
– Ну да, – подтвердила она мои подозрения, когда на прогулке мы с Настей подошли к ней познакомиться. – Мне не надо, чтобы о моей беременности все узнали. Я собираюсь оставить в тайне тот факт, что родила, и меня заверили, что здесь нет вездесущих папарацци и журналистов.
– Нет, – согласилась я. – Мы все были бы от этого не в восторге.
– Я бы и с вами разговаривать не стала, но Эппельбаум предупредил меня, что вы здесь с той же целью, что и я. Так что трепаться вам явно не с руки. Вы можете выдать мою тайну, но я могу выдать вашу.
– И много нас здесь таких? – как можно безразличнее спросила я. – Просто нам Эппельбаум никаких паролей, по которым можно опознать своих, не выдавал.
– Так вы, наверное, не спрашивали. А я спросила. Конфиденциальность – это главное, за что я выбрала именно эту клинику. Я бы вообще за границу уехала, и приемные родители были готовы за это заплатить, но только такой опции в услугах больницы нет. Не дорабатывают они.
– Сейчас сотрудничество с зарубежными клиниками крайне ограничено, да и стоит, наверное, как крыло «Боинга», – предположила я.
Майкина махнула рукой.
– Будущая семья моего ребенка – люди не бедные.
– А ты знаешь, кто они? – полюбопытствовала Анастасия. – А то мне так и не сказали, кому я ребенка отдам.
– И мне, разумеется, не сказали. Намекнули только, что это кое-кто из первой десятки российского «Форбса». Девочки, вы хоть понимаете, сколько стоит получить малыша от призера олимпийских игр? У моего ребенка и генетика хорошая, и показатели здоровья отличные. Так что дешевить не стоит.
– А моя дочь тоже дружит с призером олимпийских игр, – сказала я, скорее для поддержания разговора, чем из желания показать Майкиной, что тоже не лыком шита.
– Это с кем же? – прищурилась Соня. – Если это Мишка Гребенюк, то лучше пусть держится от него подальше. Это мой бывший, который сбежит от ответственности, как только запахнет жареным.
– Нет, у нее есть молодой человек. Они даже живут вместе. А дружит она с Аэлитой Забреевой.
– Ничего себе, – расхохоталась Соня. – Так ты – мама Сашки Кузнецовой?
– Да, а ты что, ее знаешь?
– Да, видела как-то раз, Аэлита познакомила. Кстати, мой совет остается неизменен. Знаешь, как говорится? От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Твоей дочери и от Аэлиты стоит держаться подальше.
– Почему? – не поняла я.
– Да потому что наша Алечка нацелилась на Фому. Парня твоей дочери так же зовут?
– Ну да, Фома Горохов. Они уже несколько лет вместе.
– Ага. Только ты же сама знаешь, что это никакая не гарантия. Иначе не сдавала бы сейчас ребеночка в чужие руки. А Аэлита всегда добивается того, чего хочет, пусть и не совсем законными путями. Олимпийская чемпионка, чего ты хочешь. Пусть через допинг, но к медали. Так и тут будет. Раз ей Фома приглянулся, так все. Уведет она его, как быка на веревочке.
Я не была так уж уверена в том, что Фому можно куда-то увести. Я знала, что он с огромным теплом и вниманием относится к Сашке. Явно не обычное детское увлечение, а серьезное спокойное чувство, проверенное годами. Вот уже скоро год, как ребята жили отдельно, и их любовная лодка и не думала разбиваться о быт.
Сашка и Фома были хорошей парой, да и Гороховым-старшим моя Александра нравилась. Вон, с деньгами на налоги ей помогли. И вообще принимают ее как родную. Тем не менее слова Сони посеяли во мне какую-то смутную тревогу. Нет, в то, что Фома может повестись на приставания Забреевой, я не верила ни капли. Но в том, что сама Аэлита способна предпринять атаку на чужого молодого человека, даже не сомневалась. Девочка действительно боец, привыкший добиваться поставленных целей и не стесняющийся использовать грязные методы. В то, что Аэлита не знала о том, что принимает допинг, я, в отличие от моей доброй и сохранившей детскую наивность дочери, не особо верила.
Так, и что мне делать? Предупреждать Сашку или не надо? А если она мне не поверит? С учетом возникшего между нами непонятного охлаждения, скорее всего, не поверит. Закричит, что я клевещу на ее подругу и на верного и ни в чем не повинного Фому. А если то, что сказала Соня, вообще неправда? Я вижу ее
