закрыл меня, съежившуюся в комочек, всем телом и сжал мою руку.
– Я так и думал, – ответил он, нежно целуя меня в макушку. – Очень далеко.
После объявления Шарля о том, что он ищет работу в другом месте, нас забросали письмами в авиаконвертах с предложениями выгодной работы в ряде экзотических мест. Только тогда я узнала, что у него не только талант составлять букеты вин и парфюмерные ароматы, но его докторская диссертация известна как блестящий трактат об анестезирующих эфирах и до войны у него было опубликовано много работ, принесших ему замечательную репутацию.
О Бразилии мы ничего не знали, кроме того, что Шарлю предложили престижную работу на химическом факультете университета в Рио-де-Жанейро и, самое главное, что это очень далеко от Санкт-Галлена. Учебный год в Бразилии начинался в феврале, поэтому времени у нас было в обрез.
В Рио мы прибыли между Рождеством и Новым годом. Сняли номер в отеле «Копакабана», не из-за того, что могли себе его позволить – мы не могли, – а просто ни о каких других не слышали. Несмотря на астрономические цены, мы об этом не пожалели. Отель был вполне парижским зданием, перенесенным на берег с пальмами. Мебель была из бразильского дерева. Это потом я выучу много новых слов: ятоба, кумару, ипе, масарандуба, а пока мне все было в новинку, я просто, любуясь, поглаживала роскошную полированную древесину.
В нашей комнате был маленький балкон, выходивший на извилистый берег между двумя поросшими лесами мысами: к северу Пан-ди-Асу́кар, сказочная гора Сахарная голова, возвышавшаяся над зеленым мысом, а к югу – две огромных темно-коричневых гранитных скалы, гнездившиеся напротив друг друга, сплетенные Дойс-Ирмаос, или Два брата, менее известные, чем Сахарная голова, но более эффектные, поднимавшиеся с покрытых джунглями нижних склонов. А прямо перед нами плескалось море, Атлантический океан, простиравшийся до Африки и далее, к Европе.
Первые два дня мы едва двигались. Жара и влажность истощили наши силы, и мы целыми днями пили у бассейна коктейль кайпиринья да утром и вечером бродили по песку. В последний день 1947 года мы сидели на берегу, ожидая, когда солнце нырнет в волны, потом вернулись в отель обедать. После вечерней трапезы я еще раз приняла душ, вентиляторы в ресторане не давали необходимой прохлады, и между грудей струились ручейки пота. Диор не придумал одежду для жаркого климата. Я вышла из душа и увидела, как Шарль копается в чемодане.
– Никак не найду костюм, – сказал он, вытряхивая половину чемодана на пол. – Льняной.
– Он в шкафу, – ответила я. – Зачем он тебе?
– Мы идем на пляж, – сказал он, глядя на меня и улыбаясь, словно взволнованный мальчишка.
– Уже десять. И темно.
Он нащупал кремовый льняной костюм и скинул его с переполненной перекладины.
– Выгляни в окно.
Прошлым вечером берег был темным местом, кроме света уличных фонарей, выстроившихся вдоль авениды Атлантика. Теперь рой призрачных фигур в белом скользил между пальмами до самого песка.
– Консьерж сказал, что люди наряжаются в белые одежды, чтобы наступающий год принес мир и согласие, – сообщил Шарль, застегивая белую хлопчатобумажную рубашку. – Так мы начнем новую жизнь.
Пошел дождь, капли были такими крошечными, что казалось, зависали в воздухе.
Почти полный диск луны заволокло тихо скользящими облаками, но на пляже было светло. В импровизированных часовнях в песке или просто в руках людей в белых одеждах горело много свечек, и везде под дождем пламя трещало и шипело.
Мы шли среди поющих толп, и люди брали нас за руки и приглашали в свои танцы. Наконец мы медленно подошли к бьющимся о берег волнам, ступая босиком по потухшим свечкам и цветам. Цветы были повсюду – на земле, в руках, на ковчегах.
Подойдя к крутому склону, который вел вниз, к бурунам, мы увидели стоявшую на вершине молодую темнокожую женщину в белом платье с длинными черными распущенными волосами.
Позднее, когда я познакомилась с особенностями бразильской расовой иерархии, я бы назвала ее «морена». На крупных застывших руках безвольно болтались кисти и пальцы, глаза были прикрыты, голова запрокинута. Она стонала, как дикий зверь от боли, извиваясь и пытаясь вырваться из рук крепко держащих ее спутников. Издав истошный крик, она рухнула на песок. Ее спутники собрались вокруг, молчаливые и спокойные. Моя голова гудела от волнения, смущения и тревоги.
Взяв Шарля за руку, я, спотыкаясь, потянула его вниз, к морю. Люди стояли у самой кромки воды и бросали цветы в набежавшую волну – мокрые цветы рассыпались по песку.
Для меня все было новым – душный влажный ночной воздух, рой людей в белом, ритмичный звук барабанов, бьющих в уши. Толпа тоже была необычной: молодые и старые, богатые и нищие, черные и белые, и всех оттенков между ними. Это была не просто встреча нового года, а встреча с новым миром.
А потом начался фейерверк. В Оберфальце я приходила в восторг от запуска нескольких ракет, эхом отдававшегося в долине, но здесь, в Рио, когда старый год ушел, берег и тучи над головой залило фонтанами света насколько мог охватить взор, будто по небу протянули ленту из огня и золота. Толпа стояла, задрав головы, и восторженно охала и ахала.
Шарль обхватил меня руками, и у меня возникло чувство, что я в бреду. Новый год для меня всегда был связан со снегом и льдом, и вот мы стоим под теплым дождиком в светлой летней одежде, разгоряченные и потные.
Покидая Оберфальц, я и представить не могла, что когда-нибудь уеду из Швейцарии. Но я не только уехала из Санкт-Галлена, я покорила Париж. Прошло ровно четыре года с той поры, когда Шляйх угрожал мне в последний раз, пока вокруг запускали сверкающие ракеты, и вот я уже в Рио-де-Жанейро, на пляже Копакабана, пропускаю сквозь пальцы песок.
Да, Лорина я потеряла, но война закончилась, Европа осталась далеко позади, и наше будущее простиралось перед нами словно усыпанный цветами песок, освещенный сверкающими вспышками. Когда мы поднимались к дороге, меня захлестнуло волной надежды.
Мы пересекли авениду Атлантика, проталкиваясь сквозь поток идущих вдоль нее людей, и молча вернулись к себе в комнату.
Мы снова разделись и приняли душ. Хотя это было бесполезно: когда мы вышли из ванной, капельки пота уже блестели на лбу. Мы вышли на балкон взглянуть на все еще празднующий народ. Я прильнула к Шарлю, толкнув его головой, и мне на плечо упала капля с его подбородка.
– Mon amour[27], с тебя капает, – засмеялась я. – Иди опять в душ.
Он не
