class="p1">— Что ж так мало?
Николай отвернулся.
— Иван, Иван! — звали девушки из круга.
— Не могу! И так старуха ревнует! — Он вытянулся рядом с братом, потянул носом воздух и блаженно застонал. — Благодать, а, Микола? Слышишь?
— Что слышишь?
— Слышишь, щами пахнет? Золото у меня, а не жена.
При мысли о еде Николай почувствовал дурноту. Напекло, наверно, без картузика.
На пластиковой скатерти горками лежали помидоры, огурцы и яблоки, кучей на блюде — жареные цыплята. Стояли бутылки с пивом и лимонадом. Иван открывал консервы, сын Николая расставлял стаканы и тарелки, заговорщицки подмигивая, дядя и племянник тайком от всех подбрасывали друг другу кусочки. Водителю, который из скромности все держался в стороне, поручили резать хлеб, он тоже втихомолку жевал корочку. Верка привела от родника перемытых детей, и стали рассаживаться на траве. Женщины притащили на кривой палке громадную закопченную кастрюлю со щами.
— Ну где он?
— Микола!
— Папа, ты где? Опять пропал!
Стараясь не показать, как трудно ему это, Николай поднялся, подошел к ним. «Зачем мне нужна была эта малина?» Он слишком устал и почти не ел. Впрочем, он никогда не замечал, что ест.
Иван смешил детей.
— Эх, сейчас бы огурчика, — мечтательно говорил он, а дети протягивали ему огурцы, кричали хором:
— А вот и огурчик!
Иван изображал счастливое изумление:
— Как же я их не заметил?
Через минуту:
— Эх, сейчас бы курочку…
Дети падали от смеха:
— А вот и курочка!
И опять счастливо изумлялся Иван. Глядя на покатывающихся детей, смеялись и матери. Дети сами начали играть: «Эх, сейчас бы…» — а матери радовались их аппетиту. Каждый бы день так! Вера смеялась заразительнее всех, смотрела отцу в рот: что он еще придумает?
— Эх, сейчас бы… водочки! — сказал он.
Водитель захохотал.
— Только не тебе, — сказал Иван и потянулся за бутылкой.
Верка зашептала что-то на ухо матери.
— Сейчас можно, — благодушно сказала Галина.
После обеда взрослых разморило. Наскоро все собрали и улеглись в тень. Братья лежали рядом и смотрели на играющих в мяч. Иван любовался бойкой и ловкой девушкой и, когда она отбивала мяч, тихонько смеялся. Николай тоже следил за игрой. Его раздражал самоуверенный парень. Играл тот плохо, но изображал мастера — резал и все время портил мячи, к досаде Николая. Вскоре Николай его возненавидел, а когда парень похлопал девушку по спине, отвернулся и закрыл глаза.
Иван покосился на брата: «Переживает. Все о цехе думает». Он подумал, что мир устроен несправедливо: ему всегда хорошо, хоть живет он только для себя, а брат живет для людей, и ему плохо. Однако, несмотря на эту мысль, стыдно Ивану не стало. Ему действительно было хорошо. Он чувствовал, хоть не мог выразить это словами, что глубже этой несправедливости существует какая-то другая справедливость, по которой он и Николай не в долгу друг перед другом.
— Ну, что решил, Микола?
— О чем ты?.. А-а-а… Буду работать.
Николай и не вспоминал о цехе. Со вчерашнего вечера все стало ясно и просто — он успокоился.
Неделю назад, когда приступ радикулита затих, он позвонил Бугрову: «Помнишь наш разговор? Ты не передумал меня к себе взять?» И тогда он впервые услышал то, что потом часто слышал от людей самых разных: «Что ж ты три дня назад (неделю назад, месяц назад, вчера, позавчера) не позвонил? Вот только-только взяли человека!» Некоторые ему говорили прямо: «Хоть статью в трудовой книжке измени, не сорок семь «в». Попроси Грачева, пусть по собственному желанию оформит. Нас тоже без конца комиссии проверяют. Я бы лично тебя хоть сию минуту взял на любое место». И все-таки нашелся человек, который согласился его взять. Видимо, делал он это в пику Грачеву, да и нужен ему был крепкий мужик. «Но смотри, — сказал. — Даю тебе отсталый цех, но чтобы через полгода было первое место по заводу. Победителей не судят». «Не беспокойся», — пообещал Николай.
На следующий день впервые после болезни он вышел на работу. Зашел в приемную и узнал: Грачева нет, улетел в Москву. Приказа на увольнение Важника тоже нет.
Странная в тот день получилась оперативка в цехе. Слишком уж было тихо. Слишком прислушивались к каждому слову Николая, пытались догадаться: остается он или нет? А он и сам не знал этого. Никогда его указания не выполнялись так старательно. Невольно подумал: зря сдали нервы тогда с Грачевым, может, обошлось бы. Николай держался, как будто ничего не случилось, отгоняя мысль, что, наверно, в это время в канцелярских дебрях завода движется своим путем бумага, на которой уже записан, как в «Книге судеб», его завтрашний день.
Вечером Николая вызвал Сысоев. Сказал: «Григорьич наш на месяц вылетает в Италию. Прямо из Москвы». Хитро улыбаясь, он замолчал, дал Николаю время оценить новость. Тот ничего не понимал, и Сысоев разъяснил: «В общем, думаю, вернется сюда в октябре, не раньше. — Он опять помолчал и, перестав надеяться на сообразительность Николая, добавил: — Приказ — догадываешься, какой? — он подписать не успел. Думал, видно, обернется в Москве за день-другой, ничего мне не передал. Приказ-то подготовили, но такие бумаги, я считаю, не в моей компетенции. Вполне могут обождать… Ты усек?» «Нет, — сказал Николай. — Месяц раньше, месяц позже — не все равно?» — «Смотри, тебе виднее. Но если б у меня было заявление «по собственному желанию», я бы его подписал. Зачем портить трудовую книжку?» — «Месяца два, значит, у меня есть?» — «В общем-то, по-моему, есть. Что завтра будет — не знаю. Сегодня кое-что для тебя сделать могу. А то как-то паршиво все получилось». Николай едва удержался от слов благодарности. За что Сысоева благодарить? Ему ничего это не стоит. Завтра положение изменится, и он подпишет приказ. Так, значит. Теперь его кто угодно на работу возьмет, Николай Важник многим нужен…
Он не хотел спешить. Больше ему нельзя ошибаться. Время подумать есть. Но он, не признаваясь себе в этом, уже не доверял себе и потому спешил и потому хотел немедленно прийти к какому-либо решению и потом твердо его придерживаться. Ему казалось, хладнокровно, а на самом деле волнуясь, он перебирал и оценивал свои возможности по дороге домой, за ужином, ночью в постели. С одной стороны, ему дадут цех — правда, не литейный и небольшой, но цех, — а завтра могут уже не дать. Но, с другой стороны, у него есть один-два месяца. Он выжмет из цеха все, выполнит план. Пусть придется задержать ремонт оборудования, пусть кое-кому придется перенести время отпуска, он выполнит план. А там и
