выдержала, сняла с пальца кольцо и положила его на стол вместе с ключами от дома, подхватила свою сумку и бегом побежала обратно до автобусной остановки, вскочила в первый подъехавший автобус, через несколько остановок поняла, что едет совсем не туда, вышла и пересела в другой, что шёл к вокзалу.
Снег валил крупными хлопьями, забивался за воротник, стекал, растаяв, по лицу, смешиваясь со слезами.
Самое страшное, как казалось в этот момент Наде, что идти и ехать ей совсем некуда, нет у неё дома. Теперь уже нет. Станция Подсолнечная выглядела мрачной и угрюмой, и черные мрачные, свинцовые снежные тучи висели низко-низко, а холодный ветер кружил снежные хлопья по перрону.
Дождавшись поезд, Надя села на пустое место и дала волю слезам. Она на автопилоте добралась до общежития. Ей повезло, что соседок в комнате не было. Надя приняла горячий душ, выпила сладкий крепкий кофе. Теперь надо было взять себя в руки, включить мозги и оценить ситуацию. Только так можно принимать решения.
В мыслях она вернулась к самому началу их отношений с Яром. Заставила себя не думать о сегодняшней встрече, а просто-напросто оценить то, что было между ними в эти два месяца. Она ж замуж за него собиралась, да практически пошла, потому что никого другого не любила никогда, жила с ним, как жена, детей от него хотела. Значит, верила. Что же изменилось?
Вместо обещанного сюрприза дома её ждали мать Ярослава и его так называемая «жена». Что Надя знала о его матери? Только то, что Яр её ненавидел. Его вырастил отец, не мать, и именно с ним у Яра были добрые дружеские отношения.
Об этой Лере он вообще никогда не говорил!
Почему же она поверила двум незнакомкам? Как могла усомниться в самом дорогом человеке? Ярослав её бабушке обещал беречь и любить Надю. Не мог лгать. Нет, не мог! Он не такой.
Вообще, человеку нельзя верить частично. Тут верю, там не верю. То есть если выгодно, то верю, а если не выгодно или не нравится, то не верю. Так не бывает. Если так, то это не твой человек, и рядом с ним делать попросту нечего.
Так рассуждала Надя, понимая, что, приняв за правду рассказ этих женщин, фактически предала Яра. А если они воровки? Ведь пишут же, рассказывают, что воровки так себя и ведут. Что притворяются и лгут, а она своими руками кольцо подаренное отдала, дорогущее такое. Кольцо, предназначенное ей, символ любви, по сути. Наде стало стыдно и страшно. Она растерялась, ещё больше расстроилась и подумала, что надо ехать в клинику и рассказать всё Андрею Петровичу, но рабочий день закончен, и, конечно, он с работы уже ушёл. А вот его домашний адрес ей неизвестен, как и номер мобильного. Тогда она решила позвонить Яру, но выглядеть дурочкой перед ним очень не хотелось. По телефону всего не скажешь, не объяснишь. Надо возвращаться, прямо сейчас, немедленно ехать на вокзал и снова в Солнечногорск. Не найдя перчатки, девушка схватила сумку, заперла двери комнаты, сдала ключ вахтёру и вышла на улицу. Пальцы замёрзли моментально. А снег валил так, что на расстоянии вытянутой руки ничего видно не было.
Весь путь до станции метро ругала себя нещадно. Зачем вернулась в Москву, а не пошла к Яру на работу? Что стоило пересидеть до его возвращения у соседки, Любы, которой они курицу с цыплятами отдали! Дождалась бы Яра, и всё уже решилось бы. Ещё и перчатки посеяла, растяпа.
Звонок смартфона отвлёк от мыслей.
«Яр! Это, конечно же, Яр», — решила она. Достала свой телефон и сникла, увидев номер бабули. Отвечать не хотелось. Та по голосу догадается, что что-то не так, и расспрашивать начнёт. Вот только этого Наде и не хватает. Она сбросила вызов, но телефон зазвонил снова, а потом снова.
— Да, бабуля, привет, — ответила наконец Надя.
— Это не бабуля, я по её просьбе звоню, — услышала она голос дядьки. — Слушай сюда, отца увезли с инфарктом, я матери не говорил, насколько тяжёлое состояние, но она всё чувствует. Надежды нет, если хочешь застать деда живым — вылетай. Он спрашивал о тебе. Я забронировал билет до Владивостока на двадцать один ноль пять из Шереметьево, а там до нас доберёшься. Успеешь в аэропорт? Твоего отца я тоже вызвал.
— Да, конечно, успею.
Надя почувствовала, как у неё самой сжалось сердце, и дышать стало трудно, практически невозможно.
«Ну как же так! Как же так!» — повторяла она, вызывая такси, а потом мчась в Шереметьево.
Как может не быть надежды, если дед жив? Зачем она отпустила своих стариков, почему не уговорила не уезжать? Ну продали бы дом, отдали деньги сыну, а себе купили что-то маленькое и жили в Солнечногорске рядом с ней, и дед здоров был бы, не совсем, конечно, а относительно здоров, но Яр не дал бы ему умереть.
А так, получается, она настолько ушла в своё счастье, что позволила старикам уехать. Надя винила себя в случившемся. Молилась, просила за людей, которых любит.
Если должно быть несчастье, то пусть с ней, не с ними…
Разговор с Ярославом откладывался на неопределённое время, но сообщить о себе ему она, конечно же, должна.
Девушка достала телефон и набрала сообщение.
«Ярка, родной, нам очень нужно поговорить, но не сейчас. С дедом несчастье. Я вылетаю в девять вечера во Владивосток. Сейчас еду в Шереметьево. Встретимся, когда вернусь, твоя Надежда».
Часть 25
Ярослав несказанно обрадовался, увидев свет в окне своей кухни. Значит, Надя дома, уже растопила печь и готовит ужин. Правда, её придётся разочаровать отъездом в Москву. Но ничего, она всё поймёт. А может быть, даже обрадуется празднованию Старого Нового года в кругу его семьи. Ещё и отругает сейчас, что с отцом поссорился. Надо будет попросить её надеть серьги, чтоб порадовать родителя. Хорошо бы было на машине добраться, и обратно удобно, но он решил, что после снегопада не рискнёт сесть за руль — опыта маловато. Права у Яра, конечно, были. И в автошколе он учился в неполные восемнадцать, и сдал на права в ГАИ нормально, как только стал совершеннолетним. Иногда отцовскую машину водил или Дашину, чтобы не забыть, как это делается. Только вот московского движения жутко боялся, а потому от приобретения авто открещивался всеми правдами и неправдами. Но тогда он жил с отцом, учился и был иждивенцем. Теперь же всё изменилось, они с Надей уже семья,
