– Наше время с восьми до четырех, – сказал я. – Конечно, тяжело петь так рано, особенно проработав всю ночь, но будем довольствоваться тем, что есть. Вы позаботьтесь о том, чтобы все ваши братья пришли, а я позабочусь о счете… если нам его выставят. Если Ахмет решит записать наши песни, то сессию, скорее всего, покроет контракт. А я оговорю с ним свои проценты за композиции, – наплел я зачем-то Эстер.
Ничего подобного Ахмет не говорил, но пришло бы время, и мы бы все обсудили. И если бы потребовалось, то я бы сам оплатил сессию. Я, собственно, так и планировал. Это уменьшило бы мое чувство вины после бегства от ребят.
– Не могу поверить в то, что я познакомилась с мистером Чарльзом… и пела для него… а ведь на мне не было даже обуви! – засмеялась Эстер.
– Рэй ничего не видит, Бейби Рут. Он даже не заметил, что вы пели босой.
Я застиг Эстер врасплох. Эти слова на миг потрясли ее. А потом она засмеялась еще сильнее:
– Боже! Как же мне хотелось залепить вам оплеуху, Бенни Ламент!
– Знаю…
Меня тоже начал разбирать смех.
– А еще мне хотелось разбить очки на носу мистера Ахмета и швырнуть об стенку микрофон. Но больше всего мне хотелось оттуда удрать.
– Но вместо этого вы спели.
– Да. Спела. А еще познакомилась с мистером Рэем Чарльзом… пусть и босая. – Вздох, слетевший с губ Эстер, походил на счастливый.
Девушка закрыла глаза, словно желала пережить все это еще раз, помолчала несколько секунд, а потом тихо добавила:
– Спасибо вам.
Глаз Эстер при этом не открыла, и я подумал: «Неужели ей так легче высказывать благодарность?» А вслух уточнил:
– За что?
– Вы не обязаны были ничего делать. Я и вправду не понимаю, почему вы это делаете. Вы не нуждаетесь во мне. Это очевидно. У вас свои дела и заботы. – Эстер снова сделала паузу.
Готовилась к прыжку?
– Вы не нуждаетесь во мне, – продолжила она. – А я в вас нуждаюсь. Очень нуждаюсь! Вот поэтому спасибо!
– Пожалуйста, – ответил я.
Мой внутренний голос, жаждавший поспорить с Эстер и предостеречь ее, сказав, что я вовсе не собираюсь возиться ни с ней, ни тем более с ее группой, прозвучал так слабо, что я легко его проигнорировал.
Я твердо собирался выйти из игры, как только обеспечу этой девушке путевку в жизнь.
Я завел мотор и поехал по улицам, которые уже не были такими людными, как несколько часов назад. Эстер больше на меня не злилась. И даже не смеялась. Она притихла и стала внезапно задумчивой. И я не знал, как вести себя с такой – новой – Эстер. А еще через пять минут она начала клевать носом и заваливаться то на одну, то на другую сторону. Я сообразил, что она заснула. Вся ее жизненная энергия куда-то улетучилась; напряженный позвоночник и надменно вздернутый подбородок уступили под тяжестью усталости. При любом толчке девушка рисковала удариться о приборную панель лбом. И на светофоре, подцепив правой рукой ее ноги, я развернул тело Эстер к себе так, чтобы ее голова и колени упирались в сиденье. На вид моей пассажирке было лет 12. Я запомнил дорогу до ее дома и не стал будить, пока мы не подъехали к желтому зданию на Страйверс-Роу. На мой оклик она не отреагировала. Даже не шелохнулась. Я выключил мотор, вышел из машины, обошел ее и, открыв пассажирскую дверцу, собрал все вещи Эстер с заднего сиденья – и униформу, и порванные чулки, и отвергнутое красное платье – и сложил их в ее сумку. Она продолжала спать.
– Эстер? – осторожно потряс я девушку.
Добудиться до нее мне удалось только с третьей попытки, и, открыв глаза, она не сразу сообразила, где находится.
– Вы дома…
– Я что, уснула? – зевнула Эстер. – Такого со мной никогда не случалось.
– Пойдемте, – придержал я Эстер за руку, пока она вылезала из машины. – Вот ваша сумка. Я подожду для верности, пока вы не зайдете в дом.
– Такого со мной никогда не случалось, – повторила она, поправляя прическу.
Шнурки на ее черных ботинках развязались, и я, испугавшись, как бы она в таком состоянии не споткнулась и не упала, присел на корточки, чтобы их завязать.
– У вас есть свои ключи? – спросил я, встав.
Эстер посмотрела на меня как на сумасшедшего. Затем опустила глаза на ноги и снова подняла на меня. Неужели ей никто до этого не завязывал шнурки?
– Я не пьяная, Бенни. Я просто устала. И да, у меня есть ключи, – сказала Эстер, но в ее тоне не было ни колкости, ни ехидства.
По ступеням крыльца она поднималась так, будто покоряла Эверест. Но до двери дошла и сумела ее отпереть.
– Спокойной ночи, Бенни, – пожелала она мне.
– Спокойной ночи, Эстер.
Держась за дверную ручку, она выдержала паузу, а потом обернулась.
– Вы можете звать меня Бейби Рут, если хотите.
* * *
В субботу утром Эстер ждала меня у входа в «Атлантик Рекордз» вместе со всеми братьями, державшими в руках инструменты. На девушке были лакированные бальные туфли на высоком каблуке цвета лайма и платье в тон. На губах, как обычно, красная помада. Едва я вышел из машины и направился к ребятам, на их лицах заиграла улыбка. И я поймал себя на том, что улыбаюсь им в ответ, как дурак. Лишь Мани встретил меня таким взглядом, как будто в его чехле для гитары был спрятан пистолет-пулемет, грозивший меня изрешетить.
– Эстер рассказала нам, что вы сделали, – процедил он обвиняющим тоном. – Хотелось бы мне знать, что за игру вы затеяли, мистер.
– Вы же хотите выпустить пластинку? «Атлантик» – лучшая студия звукозаписи. Моя цель – вам помочь. И ни в какие игры я не играю, – ответил я Мани, но его подозрения спустили меня с небес на землю, и я поспешно стер с лица дурацкую улыбку.
Ахмет то приходил, то уходил, а сессией руководили звукорежиссер Том Дауд и отцовский друг Джерри Векслер. Последний тепло поприветствовал меня и ни словом не обмолвился о разговоре с отцом. Но я знал, что он был. Мы прослушали уже спетую мной и Эстер «Ни одного парня» и в итоге решили не записывать ее заново со всей группой, а сделать только инструментовку. Мани, правда, не преминул посетовать на то, что мы записали ее одни, но Ли Отис покачал головой в полном восторге.
– Это классно! То что надо! – прошептал он.
Элвин с ним согласился, и мы добавили лишь простой джазовый ритм тарелок и малых барабанов, басовые акценты и приправили припев гитарой Мани. А затем перешли к «Берегись». Эта песня отличалась сложным вокалом. Том записал ту версию, которую мы с Эстер исполнили для Рэя Чарльза. Она получилась мощной, энергичной, разноплановой и эмоциональной, и, когда мы попытались эту песню улучшить, ее магия пропала. Мы подкорректировали некоторые фрагменты, добавили басов и тоже оставили ее в покое… К ужасу и разочарованию Мани.
