спустя три недели демобилизовался, и проводил остаток дня. А заодно и всю ночь! Ну, а поскольку Олегу полагались в помощники ещё и самые обычные рядовые, не имеющие особых «поварских» навыков, такая армейская жизнь его вполне устраивала.
– Ты письмо-то хоть девчонке своей написал? – спрашивал каждый раз Олег Лёшку при встрече. И, каждый раз получая отрицательный ответ, усмехался: «Ну, ты лапоть!» и добавлял как бы между прочим: «Вот встретит твоя Леся другого, более умного и сговорчивого, и…» При этом Олег присвистывал и махал в неопределённом направлении широченной своей рукой. На этом они и расходились.
Нет, дело было вовсе не в упрямстве и не в усталости, которая, как казалось повзрослевшему за два месяца Лёшке, поселилась в нём навечно. Матери с отцом он кое-как нацарапал коротенькие письма, мол жив и здоров, на армейскую службу не жалуюсь. В общем – всё хорошо! А вот сколько он предпринял попыток написать своей любимой Лесе – он уж и со счёта сбился. Но вот беда: «писарь» был из него никакой. Он и сочинения в школе бессовестно «сдувал» у отличницы Оксанки, которая, как выяснилось на школьном выпускном, была тайно влюблена в симпатичного по её умозаключениям Лёшку. А тут… Тут было совсем другое дело. Ну у кого можно списать мысли, исходящие прямиком из сердца, и тем не менее, никак не желающие превратиться в гладкое повествование о том, как он здесь служит и каждый день свою Лесю вспоминает?
Начнёт, иной раз, Лёшка писать, кое-как собрав разлетающиеся в разные стороны мысли, да кроме «Дорогая Леся!» ничего на бумаге не оставит. Да и над этими словами потом всё думает: «может, надо обратиться не «дорогая», а «любимая», и не «Леся», а «Лесечка»? Вот и превратилась казалось бы такая лёгкая задача для Лёшки в неразрешимую проблему. Он и не предполагал даже, что написать письмо, оказывается, такая сложная штука! Ребята из его роты уж по два или по три письма своим девчонкам накатали, ничуть не задумываясь при этом, что они там пишут. А он возьмёт ручку, ну, а та вместо того, чтобы писать, становится между пальцами колом!
Олег, решивший хоть как-то сдвинуть дело с мёртвой точки, затащил как-то раз друга в свою комнатушку, что была при кухне, и без обиняков предложил свою помощь.
При этом он картинно встал и театрально произнёс, обращаясь к Лёшке: «Пиши давай!» И понёс такую околесицу, что Лёшка, написав под диктовку несколько строчек, с досады зашвырнул ручку в угол и даже искать её не потрудился.
– Ты чего? – опешил Олег от таких Лёшкиных действий.
– А ты – чего? – заорал обычно спокойный и выдержанный Лёшка. – Что это за обращение «Дорогая моя боевая подруга?»
–А что тебе не нравится? – удивился Олег, высоко подняв брови, – ты в армии, значит, она теперь превратилась из обычной девушки в боевую подругу. Я видел письма, в которых дед бабке с фронта так писал!
– Так то с фронта! – продолжал «наезжать» на Олега Лёшка, – и потом, зачем это писать о том, как мы какие-то танковые манёвры выполняем, да из гаубиц стреляем? Кому эта ересь нужна?
– Ой, какой ты дурень! – нравоучительным тоном сказал Олег и при этом покрутил пальцем у виска, – да девчонок всегда в письмах чем-то особенным удивлять надо. Им это, знаешь, как нравится? Да твоя Леся в тебе сразу героя увидит, как только ты ей про танки да пушки напишешь. Будь уверен, её это точно зацепит.
Но Лёшка упорно отказывался писать «ересь» и всё твердил, что врать в письме он не собирается. А уж обращение «боевая подруга» разозлило его так, что он чуть с кулаками на друга не набросился.
– Ну, и пиши сам! – и рассердившийся окончательно Олег выставил друга из своей комнатки.
– Ну, и напишу! – со злостью хлопнул дверью Лёшка.
– Идиот! – мысленно ругал он Олега, шагая к себе в казарму. Разве к Лесе можно так обращаться? К нежной, милой, любимой Лесе?! Ей какие-то особенные слова нужны, а не такие.
Ах, если бы Лёшка, одетый в камуфляжную форму, знал, какие слова нужны его Лесе, он бы давно справился сам с неразрешимой своей задачей! Он был уверен в том, что она нуждается в чём-то лёгком-лёгком, нежном-нежном – в общем, в чём-то таком необычном, чего словами и не выразишь. Вот он и искал эти самые слова. Бегает по плацу в тяжёлых кирзовых сапогах – думает, чистит на кухне картошку – вроде с ребятами разговаривает, а сам думает. Даже, разбирая автомат – всё равно думает! То, что Леся тоже ждёт его письма, он знал точно. Да и не знал – сердцем чувствовал! Но вот написать ей о том, как он скучает по ней и любит – всё как-то не решался. Даже как это письмо начать – и то мучился сомнениями.
Так не до чего и не додумался Лёшка, пока не объявили новому призыву, что скоро их ожидает присяга. А на присягу, как известно, кроме родителей приезжают, конечно же, и девушки. Так что волей-неволей, понял Лёшка, письмо ему писать Лесе придётся. А как же иначе? Ведь о присяге солдату полагается сообщать самому. Не ждать же, когда за него эту задачу командование выполнит! Да и не будет командование об этом каждой девушке, которая у солдат осталась, сообщать. Напишут родителям в лучшем случае – и то уже хорошо. Значит, придётся здесь Лёшке действовать самому. Он так ждал этого слова «присяга»! И ждал, и волновался одновременно…
Но ему внезапно повезло. Новичков обычно в наряды на дежурства не посылают. А Лёшке выпала удача – полдня дежурить в библиотеке. А учитывая то, что остальные ребята в это время нарезали в очередной раз круги по плацу, да строевой подготовкой занимались – можно было считать, что повезло вдвойне!
Сначала рядовой Комаров просто так ходил-бродил меж стеллажей с книгами, посматривая на новые и потрёпанные корешки. И его глаза невольно пробегали по названиям книг. Если же название по какой-то причине отсутствовало, то фамилии авторов стояли практически везде. И вспомнились Лёшке уроки литературы в школе, и ещё про то вспомнилось, как учительница заставляла их читать побольше да почаще, уверяя, что всё это в жизни ещё пригодится. Лёшка же благополучно пропускал эти слова мимо ушей, да и задаваемые произведения «добросовестно» не читал, пропадая или на катке, или на футбольной «коробке». В городскую библиотеку он не ходил, школьная же была не в счёт.
И вот теперь, то ли от нечего делать,
