Магдалина Гросс
Совсем не женская история. Сборник рассказов
«Титаник на колёсах»
Сейчас Любовь Ивановна очень жалела о том, что у неё почти не осталось фотокарточек той поры, когда она была ещё студенткой филфака. Фотография увлекла её намного позже, а истинную ценность запечатленных кадров она и подавно поняла только тогда, когда у неё родился сын. Зато в памяти у неё остались незабываемые яркие впечатления из теперь уже таких далёких восьмидесятых годов. Называли Любовь Ивановну тогда просто Любой, не прибавляя отчества к её имени, а зачастую попросту – Любашей.
Теперь, по прошествии лет, Любовь Ивановна часто усаживалась в уютное мягкое кресло, стоявшее у торшера, и, сетуя на то, что у неё в молодости не было фотоаппарата, предавалась воспоминаниям, держа в руке чашку ароматного, сваренного в старинной турке кофе.
То ей на память приходила «картошка», на которую они ездили, будучи студентами-первокурсниками, а то вдруг вспоминалась летняя практика в пионерском лагере, где каждое утро начиналось с линейки и обязательного подъёма флага. Мероприятия же в лагере неизменно сопровождались маршировкой под барабанную дробь, и барабанный перестук до сих пор отчётливо слышался в ушах Любови Ивановны. А иной раз вдруг откуда ни возьмись вырисовывались в её голове первые, неумелые уроки, которые она проводила, будучи студенткой четвёртого курса.
Эх, чего только не преподносила студенческая пора… А работа проводницей! Эти воспоминания – полные приключений и романтики – были особенными. И было ей, Любаше Сидоровой, всего-навсего восемнадцать лет, когда она впервые попала в студенческий стройотряд с замечательным и притягивающим к себе названием «Стрела»!
Впрочем, это спустя двадцать с лишним лет хорошо говорить – «попала». А тогда… Тогда, прежде, чем освоить казалось бы на первый взгляд самую простую железнодорожную профессию, ей и другим студентам пришлось учиться. Причём целых четыре месяца. Нет, конечно, устройство локомотива они не проходили, зато, по окончанию курсов знали, например, как работает электросистема в вагоне, и откуда всё в том же вагоне берётся вода. Кстати, владели вновь испечённые проводники и такой премудростью, как розжиг титана. Ведь два десятка лет назад для того, чтобы напоить пассажиров чаем, требовалось сначала разжечь греющее воду устройство бумагой, затем, минут пятнадцать протапливать его сухими щепочками, а потом, когда те прогорали, засыпать уголь. Уголёк выдавался в брикетах (для титана) и просто кусками для обогрева вагона. Последний ни разу не потребовался – ездила-то студенческая бригада летом! А вот брикеты… По сути говоря, это был и не уголь даже, а прессованный торф. И вот когда щепочки в титане вроде бы давали хороший жар, этот самый горе «уголь-торф» порой портил всё дело. Разгорался он плохо и всю предыдущую работу проводника иногда сводил на нет. Память частенько подбрасывала задумчиво сидящей в кресле Любови Ивановне те моменты, когда ей приходилось вынимать из титана обгоревший брикет и начинать всё сначала. Конечно, попавшись пару раз на удочку никак не хотевшего разгораться упрямца, Любаша стала растапливать этот железный агрегат примерно за час-полтора до поездки. Поэтому пассажиры, которые начинали пить чай сразу после проверки билетов, даже не подозревали, каких трудов начинающей проводнице стоило заставить работать железный бачок, в котором на их взгляд, не было особых премудростей.
Их бригада ездила в основном в Адлер, а когда «нештатные» студенты-проводники были свободны, их отправляли в Москву. «Фирменный» скорый поезд им обслуживать конечно же не доверяли, а вот обычный пассажирский состав – это пожалуйста! И тогда у всех без исключения возникало такое чувство, что столица расположена от них совсем близко, казалось, протяни руку – и вот он, Ярославский вокзал. Это была правда: если путь до Адлера и обратно занимал пять дней, то «оборот» в Москву умещался по времени всего-то в одни сутки. А раза три или четыре занесла их жизнь далеко-далеко на Урал, а вернее – за Урал. Любаша даже и не знала тогда, что есть на карте город с таким чуднЫм названием – Ноябрьск. Но где бы ни проезжал поезд, студенты не уставали любоваться красотами природы, которые то и дело сменялись за окнами вагонов.
Среди их девчоночьего коллектива был студент с архитектурного – Андрей, который всегда ездил с запасом карандашей и большим блокнотом. Чуть что – и Андрей доставал свои карандаши и принимался прямо на ходу зарисовывать те пейзажи, которые проезжал поезд. Так, на листках его блокнота появлялась то тайга, которая лежала с обеих сторон железной дороги, когда поезд мчался в северном направлении, то необычные кубанские белые хаты, на крышах которых сушилось сено (филфаковцы почему-то сразу вспоминали Гоголя), то морское побережье, вдоль которого они медленно ехали, начиная от Туапсе. Для всех, не только для одного Андрея, все это было ново, необычно для глаз и просто красиво.
Своими воспоминаниями Любовь Ивановна иногда делилась то с сыном, то с племянницей, то с учениками, и надо отметить, что слушали они её всегда с большим интересом. А иногда кое-что перепадало и её соседу по площадке – Костику, который работал курьером где-то в местной газете и в будущем собирался учиться на журналиста. Он был в свободную минуту не прочь поболтать с Любовью Ивановной, считая её на редкость интересной собеседницей, а заодно и послушать какую-нибудь историю, как он сам говорил, «из прошлого века».
Вот и в этот раз, заскочив за спичками, Костик привычно спросил: «А что, тётя Люба, может, порадуете какой-нибудь интересностью?» Речь у Костика пестрела им самим же изобретёнными словами, и Любовь Ивановна успела уже к ним привыкнуть. Она только иногда удивлялась, думая, что, если парень в будущем собирается писать газетные или журнальные статьи, то речь у него должна быть идеально грамотной.
– Впрочем, – тут же сдавала свои позиции любившая порядок везде, и прежде всего, в речи, Любовь Ивановна, – новые веяния всегда и везде приживаются с большим трудом. Сейчас молодёжь изъясняется так, что более старшему поколению иногда их словечек не понять. А если Костику всё же улыбнётся счастье, и он поступит в университет, где станет постигать азы журналистского дела, то за годы учёбы речь его выровняется и разного рода неологизмами и «отсебятиной» слух резать уже не будет. Так, усадив парня за стол и налив ему стакан чаю с лимоном – потому что тот без лимона чай не признавал ни в какую – Любовь Ивановна спросила:
…Помнишь, я тебе как-то раз рассказывала о
