старшая Куколка кивнула: «Пойдем, Павел».
Крепкие пальцы двинули вперед черного коня. Перед началом партии товарищ Котов добродушно сказал:
– Играй белыми. Ты у нас, можно сказать, победитель… – Наум Исаакович хотел поддержать мальчика. В Новосибирск, несмотря на его просьбы, Эйтингона не пустили:
– Если бы пустили, 880 никуда не сбежал, – недовольно подумал он, – но до его светлости мы еще доберемся. В остальном операция прошла как по нотам… – вытянув длинные ноги в американских джинсах, Саша вздохнул:
– Победителем я бы стал, если бы мы не упустили 880, а что касается беременности, то ее надо еще доносить… – Эйтингон вспомнил осень сорок пятого года:
– Проклятая старуха… – профессор Лурье, спасшая беременность Розы, давно умерла, – пусть ей на том свете будет жарко. Она клялась, что произошел выкидыш… – Наум Исаакович подозревал, что покойная Роза спелась с тезкой:
– Лурье училась в Сорбонне, долго болталась в Париже. Роза пришла в себя, уговорила ее не делать операцию… – Эйтингон хмыкнул:
– Впрочем, я по глазам старухи понял, что она жестоковыйная, как о нас говорят. Она бы не позволила женщине потерять ребенка… – Наум Исаакович любил девочек:
– Я не мог их не полюбить, я заменил им отца, я всегда был им отцом. Гольдберг к ним отношения не имеет, важно воспитание, а не кровь. Но Роза, глядя на них, видела именно Гольдберга. Она не полюбила меня по-настоящему, как я хотел…
Шахматная доска стояла на столике наборного дерева. Ставни на террасе закрыли, осенний дождь хлестал в окна. К стеклу прилип рыжий лист клена:
– У Павла такие волосы, но сейчас они могли потемнеть. Его мать была темноволосой. Я хотел его швырнуть в океан, рядом с телом Розы, но девочки плакали, кричали, что он их брат… – в ушах загремел прибой, послышались хлопки выстрелов:
– Хорошо, что Максимилиан жив, – зло подумал Наум Исаакович, – я обещаю, что он понесет наказание. На западе давно оставили его поиски. Гольдберг успокоился, забыл о Розе, но я ничего не забыл… – Наум Исаакович понимал, что фон Рабе соблазнится только приманкой:
– Его собственной кровью, его сыном или сыном его светлости. Впрочем, никакой разницы нет… – сын фон Рабе сгинул вместе с воровкой Генкиной. Наум Исаакович оценил позицию на доске:
– Посмотрим, что мне удастся сделать после освобождения. Если я найду ребенка, у меня появятся козыри в будущей работе с фон Рабе. Хотя господина Ритберга фон Теттау надо еще отыскать. Наверняка, у эсэсовского мерзавца с десяток паспортов в кармане… – сидеть Эйтингону оставалось четыре года. Он послушал шум дождя, скрип сапог охранников на дорожке:
– Я здесь один, а они выходят на смену с автоматами и собаками. Шелепин и Семичастный боятся моего побега… – любое западное посольство приняло бы Наума Исааковича с распростертыми объятьями. Несмотря на продолжающийся срок, на его рабочем столе не переводились папки с шифрованными документами:
– Сведения, которые я могу принести американцам или англичанам, бесценны. Но я не исчезну, не брошу девочек и Павла на растерзание Комитету… – в случае его пропажи детей, как Эйтингон думал о сестрах и брате, ожидал бы немедленный расстрел.
Очередную папку серого картона он устроил рядом с шахматной доской. Уютно пахло свежим кофе. На тарелке гарднеровского фарфора лежал нарезанный банановый пирог. Эйтингон помахал раскрытым конвертом:
– Письмо Дракону вышло отличным, – подмигнул он Саше, – но сначала поговорим о нынешней операции. Что касается пирога, то с утра приезжала твоя коллега, – весело сказал Наум Исаакович, – товарищ Странница. Она балует меня домашней кухней… – девушка побывала у него вместе с Падре. Разговор шел о будущей работе Странницы на Кубе и в Южной Америке:
– Через пару лет она полетит в Гавану, окажется в окружении команданте Фиделя… – задумался Наум Исаакович, – потом отправится на континент с Че Геварой… – команданте Че, кумир кубинцев, герой борьбы с американскими захватчиками, нуждался в советском кураторе:
– Он марксист, но он себе на уме, как китайцы… – Наум Исаакович рекомендовал, как он выразился в докладной записке, личного куратора для пекинского руководства, – китайцев надо удержать в узде. Товарищ Че Гевара тоже только выиграет от советского влияния… – он не знал, кого подобрали для работы с пекинскими бонзами:
– Вернее, только с руководителем делегации, Дэн Сяопином. Он долго жил во Франции, учился в Москве, он знает языки. Но Комитет не подведет. Как показал результат работы в Новосибирске, у нас, то есть у них, есть отличные кадры… – Наум Исаакович сделал ход:
– Беременность она доносит, не волнуйся, – он усмехнулся, – это сейчас, пожалуй, самый важный ребенок в Советском Союзе. Врачи у нас надежные, и ты говоришь, что у нее есть куратор, женщина… – Саша кивнул:
– Вполне заслуживающая доверия… – он не собирался рассказывать товарищу Котову о Куколках:
– Во-первых, я не получал разрешения на раскрытие сведений, а во-вторых, Куколки ему неинтересны, они расходный материал… – он внимательно изучил новые фотографии, сделанные наружным наблюдением у костела святого Людовика. Невеста носила скромный костюм цвета палых листьев, с небольшой шляпкой:
– Значит, она появилась на мессе, – Саша поднял голову, – выбралась из своего логова… – товарищ Котов вертел черную пешку:
– Появилась. Это знак, что герр Шпинне, вернее, товарищ Матвеев, тоже должен вернуться на сцену… – Эйтингон раскурил кубинскую сигару, – у нас есть сведения от Чертополоха о предательстве Пеньковского, но необходимо их подтвердить, надо выяснить, кто такой М… – он помолчал, – и надо, чтобы его светлость… – Саша замер, – вернулся туда, где ему положено пребывать, пока он не пойдет по расстрельному коридору…
Лицо наставника было спокойным. Саша робко сказал:
– Но если он вообще выжил, он бежал в сторону китайской границы… – товарищ Котов вскинул бровь:
– Выжил, конечно. Не обижайся, милый, но 880 человек старой закалки. Он успешно водил за нос гестапо и беглых нацистов. Я тебя уверяю, он сейчас в Москве. Он ищет путь в британское посольство через дружков Волкова или того предателя, что помог ему выбраться отсюда после войны… – Наум Исаакович сделал ход:
– Но мы поставим ему шах, как только что сделал я… – он расхохотался, оскалив зубы, – шах и мат… – Эйтингон щелчком сбросил с доски белого короля: «Для этого нам понадобится Невеста».
Как на Тихом океане
Тонет баржа с чуваками
Чуваки не унывают
Рок на палубе кидают
Зиганшин-рок, Зиганшин-буги
Зиганшин – парень из Калуги
Зиганшин-буги, Зиганшин-рок
Зиганшин съел чужой сапог….
Павел пристукивал ладонью по драгоценному наборному дереву антикварного стола. Ковер он, скатав, оттащил в сторону:
– Невозможно танцевать рок на ковре, – заявил подросток, – сейчас я тебя всему научу. В Пекине ты такого не увидишь… – на обеде их развлекали хоровым пением. Все известные русские песни давно перевели на китайский язык:
– Китайцы растрогались, его приемный отец вытирал глаза… – вспомнил Павел. Приемный отец Пенга оказался руководителем делегации:
– Вы можете называть меня дядей… – после традиционных поклонов он протянул руку Павлу, – когда я учился в СССР, ко мне обращались, как к Даниилу… – товарищ Дэн Сяопин, глава китайской компартии, говорил на неплохом русском языке:
– Французский у него вообще отличный, – подумал Павел, – он пять лет жил во Франции, работал официантом, трудился на заводах «Рено»…
Во время исполнения «Катюши» хору подпевали все двести человек китайской делегации. Сестра, оказавшаяся единственной европейской женщиной за столом, сидела по правую руку товарища Дэна. Павел видел такие ужины только на музейных картинах:
– Словно у голландца, Снайдерса, в Эрмитаже, – он скрыл улыбку, – «Мясная лавка» и «Рыбная лавка». Но китайцы все равно ели лапшу… – Павел ловко орудовал палочками.
