посмотрел через плечо на Джо. — Что с ней сталось потом? Это-то ты знаешь?
— Она выросла.
Дион снова отвернулся от него.
— Ну, это-то несомненно. Но что с ней сталось? Она до сих пор жива? Или купила билет на «Лузитанию»?[164] Что?
Джо вынул револьвер из кармана, опустил руку, прижав к правому бедру. В левой он по-прежнему нес чемодан Диона, ручка из слоновой кости сделалась скользкой от пота. В кино, когда Кэгни или Эдвард Г. Робинсон стреляли в человека, жертва гримасничала, после чего элегантно перегибалась пополам и умирала. Даже когда стреляли в живот — а Джо знал, что такая рана заставляет человека хватать воздух скрюченными пальцами, лягать землю, визжать, призывая на помощь маму, папу и Господа. Но уж точно не умирать в тот же миг.
— Я ничего не знаю о ее жизни, — сказал Джо. — Не знаю, жива она или нет, не знаю, сколько ей лет. Знаю только, что она уехала с острова.
Желтый дом приближался.
— А ты?
— Что?
— Не собираешься уехать с острова?
И человек, которому выстрелили прямо в грудь, тоже не умирает сразу. Смерти требуется время, чтобы сделать свое дело. Девять граммов свинца могут отрикошетить от кости и полоснуть по сердцу, вместо того чтобы пронзить его насквозь. И в это время человек не теряет сознания. Он стонет и бьется, как будто его бросили в ванну с кипятком.
— Сомневаюсь, что на свете есть место, куда я сейчас мог бы отправиться, — сказал Джо. — Здесь для меня и Томаса безопаснее всего.
— Боже, как я скучаю по Бостону.
Джо доводилось видеть, как люди с пулей в голове идут, зажимая рану, прежде чем тело начинает оседать и ноги наконец-то подкашиваются.
— Я тоже скучаю по Бостону.
— Мы не были созданы для этого.
— Не были созданы для чего?
— Для этого жаркого, влажного климата. Мозги плавятся, и весь ты как вареный.
— Так ты предал меня ради этого — ради высокой влажности?
Единственный выстрел, каким убивают наверняка, — это в затылок, в основание черепа. Во всех прочих случаях пуля может отклониться куда угодно.
— Я никогда тебя не предавал.
— Ты предал нас. Ты предал наше дело. Это одно и то же.
— Нет, не одно. — Дион обернулся к Джо, без всякого удивления посмотрел на пистолет в руке друга. — До того как это стало нашим общим делом, оно было нашим делом. — Он ткнул в грудь себя и Джо. — Моим, твоим и моего несчастного бестолкового братца Паоло, упокой, Господи, его душу. А потом мы стали… чем мы стали, Джо?
— Частью чего-то большего, — сказал Джо. — И, Дион, ты потом восемь лет заправлял филиалом компании в Тампе, потому нечего сейчас петь о старых добрых временах и пускать слезу по дому без лифта на Дот-авеню, где не было холодильника, а туалет на втором этаже вечно не работал.
Дион отвернулся и пошел дальше.
— Как называется, когда знаешь одно, но продолжаешь верить в обратное?
— Не знаю, — сказал Джо. — Парадокс?
Плечи Диона поднялись и снова опали.
— Можно и так. Да, Джозеф…
— Не называй меня так.
— …Я знаю, что восемь лет управлял компанией, а десять лет до того карабкался наверх. И может быть, если бы представилась возможность начать все сначала, я поступил бы точно так же. Однако пара… — Он обернулся к Джо.
— …докс, — закончил Джо. — Парадокс.
— Парадокс в том, что я действительно хотел бы, чтобы мы грабили кассы и банки в соседних городках. — Он с печальной улыбкой обернулся назад. — Я хотел бы, чтобы мы до сих пор были грабителями.
— Но мы больше не грабители, — сказал Джо. — Мы гангстеры.
— Я бы никогда тебя не бросил.
— Что еще скажешь?
Дион задрал голову к холмам впереди, и слова вырвались как стон:
— Черт побери!
— Что?
— Ничего. Просто черт побери. Черт бы побрал все это.
— Все — не обязательно. В этом мире есть и хорошее.
Джо опустил чемодан Диона на землю.
— Если и есть, то не для нас.
— Не для нас. — Джо поднял руку за спиной у Диона, глядя, как его тень впереди делает то же самое.
Дион тоже это увидел. Он ссутулил плечи, чуть споткнулся на следующем шаге, но все равно шел дальше.
— Сомневаюсь, что ты сможешь это сделать, — сказал он.
Джо тоже сомневался. По руке, вдоль большого пальца до запястья, уже проходили судороги.
— Мне приходилось убивать, — сказал Джо. — Только один раз бессонница мучила.
— Убивать — да, — согласился Дион. — Но сейчас это казнь.
— Тебя до сих пор не волновала проблема казни.
Джо было трудно говорить, потому что удары сердца отдавались в горле.
— Я знаю. Но сейчас речь не обо мне. Тебе не обязательно это делать.
— Я считаю иначе, — сказал Джо.
— Ты мог бы позволить мне сбежать.
— Куда? В джунгли? За твою голову назначена такая цена, что любой работник с этих полей сможет купить собственную сахарную плантацию. А я подохну в канаве через полчаса после тебя.
— Значит, речь идет о спасении твоей жизни.
— Речь идет о том, что ты крыса. О том, что ты угроза всему, что мы построили.
— Мы дружили больше двадцати лет.
— Ты предал нас. — Голос Джо дрожал даже сильнее, чем рука. — Ты каждый день лгал мне в глаза, из-за тебя едва не погиб мой сын.
— Ты был мне как брат. — Теперь у Диона тоже дрожал голос.
— Братьям не лгут.
Дион остановился:
— Но убивать их можно, да?
Джо тоже остановился, опустил револьвер, закрыл глаза. Когда открыл их снова, Дион стоял, воздев указательный палец правой руки. На нем был шрам — тонюсенькая розовая полоска, рассмотреть которую можно было лишь на ярком солнце.
— А у тебя остался? — спросил он.
В детстве каждый из них порезал бритвой палец на правой руке в заброшенной конюшне в Южном Бостоне, потом они соединили кровоточащие пальцы. Глупый ритуал. Смехотворная клятва на крови.
Джо покачал головой:
— У меня сошел.
— Забавно, — сказал Дион. — А у меня остался.
— Ты даже полмили не пройдешь, — сказал Джо.
— Я понимаю, — прошептал Дион. — Понимаю.
Джо вытащил из кармана носовой платок, утер им лицо. Он смотрел мимо хижин работников, мимо домов начальства, мимо мельницы на темно-зеленые холмы вдалеке.
— Даже полмили.
— Почему же ты не убил меня в доме?
— Из-за Томаса, — ответил
