— Свободен, — сказал сержант, выпроводив Сит— никова из отделения.
— Вы забыли вернуть мне видеокамеру, — напомнил Вадик. — Я без нее отсюда не уйду.
Сержант скрылся за дверью и через минуту вернулся, держа в руке камеру.
— Бери, — сказал он и то ли в шутку, то ли всерьез погрозил Вадику пальцем: — И больше не дерись. В следующий раз так легко не отделаешься.
Подросток шагал по темной неосвещенной улице и анализировал полученную за день информацию. "Браконьеры вылавливают осетров, такие, как Ваня и Чингиз, скупают рыбу и везут на хладокомбинат, а знакомые гаишники не задерживают машины перекупщиков. Потом одни Бирюки перерабатывают и продают осетрину, получая огромные барыши, а другие Бирюки, используя эти криминальные деньги, становятся губернаторами, мэрами и депутатами, чтобы прикрывать темные делишки браконьеров, шоферов-перекупщиков, знакомых гаишников и нечистоплотных предпринимателей. Наверное, это и есть коррупция", — думал Вадик, подходя к дому, в котором жил Олжус. Над калиткой, ведущей во двор, горела лампочка в желтом китайском плафоне, выхватывая из темноты кусок штакетника с прибитым почтовым ящиком и беленькой кнопкой звонка. Ситников нажал на кнопку. В освещенном окне появилась широкая фигура папы Олжуса.
— Тебе чего? — громко спросил он у Вадика.
— Я от Вани. Он просил вам кое-что передать.
Чингиз вышел из дома, неторопливо, вразвалочку, подошел к забору и, положив руки на штакетины, спросил:
— Ну? Чего?
— Ваня нарвался на внеплановую проверку, его арестовали с полным кузовом на седьмом посту. Он советовал вам объезжать этот пост за версту. Сказал, что вы все поймете.
— Шайтан! Срл-брл-крл менты! — в сердцах высказался Чингиз.
— Еще он просил вытащить его из милиции.
— Это все?
— Все, — кивнул Вадик.
— Спасибо. До свидания, — сказал Чингиз, повернулся и, бормоча калмыцкие проклятия, пошел к дому. Вадик остался один на темной улице в незнакомом поселке. Вокруг — чужие дома, стрекот сверчков, приглушенный звук работающего телевизора да сильный рыбный запах, исходивший из автофургона с надписью "Хлеб". (Чингиз специально открыл двери грузовика, чтобы проветрить кузов.) Автофургон стоял в пятнадцати метрах от дома, рядом с дощатым туалетом. Свет висевшей над уборной лампочки освещал внутренности кузова, выхватывая из темноты пустые ящики и сваленные в кучу мешки.
Вадик посмотрел на часы и понял, что не успеет вернуться в лагерь. "Вот шуму-то будет, — подумал он. — Сбежал! Пропал! Погиб! Чего только не придумают вожатые, какие только ужасы не вообразят, когда узнают, что меня нет в отряде… А когда я вернусь, печальный, все осознавший и раскаявшийся, они меня с позором выгонят из дружного коллектива. Отправят в Москву, да вдобавок сообщат о моем недопустимом поведении родителям и учителям, в общем, не пожалеют ни времени, ни сил, чтобы наказать врага общества, Вадика Ситникова. Спасти меня может только чудо. Или какой-нибудь геройский поступок. На чудо у меня сейчас времени нету. А геройский поступок совершить — это я мигом". Вадик посмотрел по сторонам, не идет ли кто, перелез через полутораметровый штакетник и, пригибаясь к земле, побежал между абрикосовыми деревьями к грузовику. Жгучее южное солнце так иссушило траву за длинное лето, что она шуршала под ногами Вадика громко, как осенние листья. Забравшись в открытый кузов, он ударился коленкой об острый угол напольных весов, похожих на те, на которых московские продавцы обычно взвешивают мешки с картошкой или с капустой. Лег на пол у задней стенки фургона, закрылся ящиками, накинул на себя вонючие рогожные мешки и, положив под голову видеокамеру, стал ждать. Ему очень хотелось спать. Перед закрытыми глазами, как на киноэкране, мелькали кадры сегодняшнего дня: дикая охота, гидросамолет, экскурсия, Марк Шипучин, близнецы, Пузырь, разбогатевший на интервью, дискотека, камера… "Неужели все это случилось со мной?.. Не может быть… Столько не живут", — думал Вадик, постепенно утрачивая способность мыслить из-за множества путаных воспоминаний и засыпая…
Проснулся Ситников из-за сильной тряски. Открыв глаза и увидев перед собой крышку ящика, спросонья решил, что лежит в гробу. Но, почуяв запах рыбы, вспомнил, где находится.
Двери фургона оказались закрыты, вокруг было так темно, что Вадик не видел пальцев на вытянутой руке. Он догадался, что Чингиз ведет свой грузовик по пересеченной местности. Тяжелый автофургон раскачивался и глухо урчал, наезжая на рытвины. Массивные баллоны с хрустом давили поросли колючек. Машину бросало из стороны в сторону на кочковатых песках. Лязгали дверные замки, скрежетали шестерни передачи скоростей. Сбросив с себя кучу грязных мешков, Вадик достал из чехла видеокамеру, включил встроенный фонарь и сразу ослеп от яркого луча. Когда глаза привыкли к свету, он навел фонарь на свои часы. Пять утра! Подросток осмотрелся. Мешков и ящиков было достаточно, чтобы надежно спрятаться за ними, когда Чингиз откроет двери фургона. Но если калмык захочет воспользоваться тарой, Вадику придется рассчитывать только на свою ловкость и быстроту. Внезапно луч фонаря выхватил из темноты надпись, вырезанную гвоздем на алюминиевой обшивке кузова: "Нас похитили браконьеры". И подписи: "Андрей Васильев. Коля Солодухин. Игорь Зинченко. Лагерь "Зарница". Число было написано неразборчиво, но Вадик и без даты догадался, что это вырезали те самые ребята, которые решили искупаться в Каспии и самовольно ушли из лагеря. "Ну и дела… Значит, это Чингиз отвез их в пустыню и бросил там на произвол судьбы. А по нему не скажешь. На вид он — примерный семьянин, добрый отец семерых детей, садовод-любитель. Небось абрикосы на зиму консервирует", — подумал Вадик и в следующий момент, выключив фонарь, нырнул под груду мешков и загородился ящиками.
Машина остановилась. Хлопнула дверь. Чингиз спрыгнул с подножки на песок. Послышались мужские голоса. Лязгнули замки, двери распахнулись, и Вадик из своего укрытия увидел берег Волги, покачивающуюся на воде большую лодку с двумя мощными навесными моторами и двоих мужчин, которые подтаскивали к грузовику тяжелые мешки с осетрами.
— Завтра не приеду, — раздался голос Чингиза. — Московские менты с проверкой заявились. Ваньку взяли на седьмом посту.
— Козлы, — сказал кто-то из браконьеров.
— Я бы и сегодня не приехал, — продолжал Чингиз. — Но уговор есть уговор. Я свое слово держу. Меня за это уважают.
— А ты через степь да по проселочной дороге двигай, — посоветовал один из браконьеров. — На трассу не выезжай, тогда не попадешься.
Браконьеры вдвоем закинули мешок на весы. Чингиз взвесил его и, забравшись в фургон, перетащил по полу в конец кузова, поставив рядом с ящиками, за которыми под кучей тряпья прятался Вадик. Сердце у подростка бешено билось, подскакивая к гортани. От волнения и жажды губы пересохли. Когда Чингиз подошел слишком близко и прислонил к стенке мешок с торчащими из него остроносыми осетровыми головами, Вадик побоялся, что сердце вот-вот лопнет, но все-таки продолжал снимать все происходящее на видеокамеру, просунув короткий объектив в дырку в мешке. Вадик представил себе, как неудобно было бы здесь орудовать фотоаппаратом с длинным "телевиком": пришлось бы взводить затвор, звучно им щелкать, перематывать пленку… С видеокамерой было проще, она работала практически бесшумно, и ее маленький объектив не привлекал внимания.
