— Кто? — в ужасе восклицаем мы хором. — Ежик?
— Ну почему сразу ёжик? — обижается папа. — Наоборот — дельфин. Причём сразу в подгузнике и чепце. А у одной женщины из-под Самары — она с ума сходила по бразильским сериалам — родился негритёнок, и после этого от неё ушёл муж.
— Ерунда! — говорит мама. — Никуда ты от меня не уйдёшь, я в тебе уверена. Ты думаешь, я что, по собственной воле все эти детективные расследования и контрольные закупки целыми днями смотрю?
— А разве нет?
— Меня Аделаида просит. Ребёнку, видите ли, скучно!
— То есть как это — просит? — удивляется папа. — Она что, с тобой разговаривает?
— А ты думал! И ты знаешь, я прихожу к выводу, что наша будущая дочь — типичный гений. Она иной раз такое мне рассказывает, ТАКОЕ! У неё не голова, а какая-то Википедия!
— А откуда она черпает информацию? — Похоже, папа маме не поверил.
— Я же говорю: из телевизора! У неё память феноменальная. Раз что услышит — запоминает на веки вечные.
— Вы бы ей, Екатерина Алексеевна, раз такое дело, вместо телевизора из «Ста лет одиночества» почитали или там «Евгению Гранде». Это же книги жизни, кладези мудрости!
— Бабака, милая, ну о чём ты говоришь! Я ей «Курочку Рябу» не могу до конца дочитать! А от «Ладушек» она вообще начинает пинаться!
— Может, попробовать что-нибудь менее фольклорное? — Бабака настаивает. — Из «Груффало», например?
— Да при чём тут это? Аделаида — продукт технократического века, ей нравится телевидение, в особенности канал «НТВ». Так что не приставайте ко мне со своими излучениями!
С женщиной спорить — себе могилу копать. Так папа говорит. Он на компромисс пошёл — предложил маме переключиться на канал «Спорт». Пускай, мол, девочка растёт в спортивной атмосфере. В здоровой маме здоровый плод! Но мама наградила его таким испепеляющим взглядом, что папа сразу прикусил язык.
На днях ко мне подходит Бабака.
— Пошли на проспект Ленина, погуляем, — предлагает.
— Зачем? — удивляюсь я: обычно её на улицу калачом не выманишь.
— Пошли! Сказать кое-что хочу…
— Говори в квартире. Зачем на проспект идти? — волнуюсь я. — Загазованность же там. Вот чудачка!
— У этих стен есть уши, — шёпотом говорит Бабака, а сама взгляд как у разведчика делает — с холодком.
— У этих стен, — говорю, — ушей нет. А вот обои на них довольно старые. Хорошо бы их поменять.
— Наивный ты, Костька. Я позавчера сама видала, как сосед из двадцать восьмой квартиры через гранёный стакан сквозь стенку подслушивал, как ссорятся твои папа и мама. А потом через фонендоскоп — как мирятся.
— Это ложь, — говорю. — Наш сосед из двадцать восьмой квартиры — кристальной души человек. У него вся медаль в грудях! То есть наоборот. И вообще, как ты могла такое видеть, не понимаю?
— А я после того, как всякие кристальной души люди наши газеты из ящика стали воровать, устроила за ними видеонаблюдение.
Только Бабака сказала это — чу! — за стенкой (они у нас панельные) раздался какой-то приглушённый звук. Будто кто-то с табурета на пол упал.
— Это сосед из двадцать восьмой квартиры с табурета на пол упал, — шепчет Бабака. — Он, когда нас подслушивает, всегда встаёт на табурет для удобства, — и громко добавляет: — Как, Григорий Христофорович, здоровьице? Слава богу, ничего?
— Я на вас буду жаловаться! — кричит из-за стенки Григорий Христофорович. — В Краевой совет народных депутатов! И в ЖЭК!
— Ай-яй-яй! — качает головой Бабака. — Вот видишь, что делается…
— Ладно, — говорю, — пошли на проспект. Но, вообще-то, ты со своими шпионскими штучками завязывай. Сейчас не те времена.
Вышли мы на Ленинский и прогуливаемся, делаем променад. Дышим свежим загазованным воздухом, слушаем щебет грачей и шорох автомобильных шин.
— Так о чём ты со мной хотела поговорить? — спрашиваю я равнодушно.
В душе-то я весь — лёд и пламень, прямо сгораю от любопытства! Но виду не подаю, чтобы Бабака не задавалась.
— Константин, — серьёзно говорит она, — ты в курсе, что некоторое время назад я работала в японской контрразведке?
— Угу.
— Ну вот, — тут Бабака принимает заговорщический вид, — так сталось, что в бытность мою контрразведчицей непосредственный мой начальник — гвардии генерал Советского Союза Семён Семёнович Горбунков — проникся ко мне всей душой. И, когда меня отправляли на пенсию, он подарил мне…
Тут Бабака стала совсем загадочной. Шагает на поводке, лысая, с малиновым хохолком, и в то же время — не смешная, а загадочная.
Даже пешеходы оборачиваются ей вслед, а автомобилисты машут рукой из окна.
— Что? — кричу я, не в силах уже бороться с любопытством. — Что подарил тебе Семён Семёнович Горбунков?
— Он… он подарил мне бэйбитокер!
— Чего?
— Бэйбитокер, говорю! Младенцеговоритель, по-нашему.
— Младенцеговоритель? — Я с тревогой смотрю на Бабаку.
— Ну да. Это секретная разработка американских спецслужб. Автоматический дешифровщик речи нерожденных младенцев.
— Выходит, мама говорит правду? Они что там, в животике, взаправду разговаривают?
— Ну разумеется. Но дело в том, что с внутриутробными младенцами только мамочки умеют разговаривать. Да и то далеко не все. А с помощью бэйбитокера американцы в 1969 году завербовали сына северокорейского атташе.
— Внутриутробного?
— Внутриутробного. Когда атташе спала, они с её сыном через бэйбитокер налаживали связь. Посулили ему Диснейленд, вид на жительство — вот младенец им всю нужную информацию как на духу и сливал.
Не скрою, я поражён. Меня в 1969 году ещё и в помине не было. Да что там! Персональных компьютеров тогда ещё не было, Интернета не было, сотовой связи, чупа-чупсов и Смешариков! А бэйбитокер, получается, уже был… Потрясающе!
— Вот я и подумала, — говорит Бабака, — а что, если нам с Аделаидой установить связь? Но только чтобы Екатерина Алексеевна ни о чём не догадалась.
— Почему?
— Она будет возражать.
— Это некрасиво.
