есть.
– Правда? – я удивилась. Не представляю, чтобы Анна из-за меня переживала.
– Она тебя любит. Всегда любила, хотя, – кухарка бросила на меня быстрый взгляд, – ты этого далеко не всегда заслуживала.
– А какой я была в те дни, когда вы меня знали раньше?
Она вздохнула, выключила плиту и села за стол.
– Ты была очень капризной девчонкой. Постоянно устраивала скандалы. Ничего есть не хотела, говорила, что я тебя отравить хочу, а сама то выльешь мне в сумку майонез, то муху в кастрюлю запустишь… Никакого слада. Баловали тебя родители.
– И Анна?
– И Анна. Но ты же хорошенькая была, просто как ангелочек. И не скажешь, что характер – дьявольский. Однажды я тебя с соседской кошкой застала. Ты ей лапы связала и усы подстригла. Еле у тебя бедное животное забрать удалось, – она бросила на меня быстрый взгляд и махнула рукой. – Ой, да ладно, о чем это я? Так давно это было, что уже никто и не вспомнит.
– Скажи, – я задавала вопрос с робостью, но все же не могла промолчать: – А когда у меня волосы потемнели?
– Потемнели? – кухарка воззарилась на меня недоумевающе. – Ты всегда была блондинкой, как в одиннадцать лет уезжала, волосы совсем светлыми были. Ну, сейчас, конечно, немного потемнее. Да и не в кого тебе быть брюнеткой.
Не в кого, но корни отрастали темные. Пока еще совсем незаметно, но…
– Доброе утро, – в кухню заглянул отец. – А, Мика, уже встала? Ну собирайся, скоро за тобой Сергей заедет.
– Сергей? – я удивилась. – Ты же говорил, что Владимир?
– Форс-мажор, – пожал плечами отец. – У Владимира вчера в гараже неприятность произошла – руку прихлопнул. Теперь нескоро за руль сядет. Я бы тебя лучше с ним отправил, но быстро он не оклемается, так что поедешь с Сергеем. Довезет, куда нужно, а я потом своих ребят пришлю… Ну, – он, словно раздосадованный собственной разговорчивостью, посмотрел на меня сурово: – Иди уже собираться, времени мало осталось.
И он повернулся к кухарке, которая тут же засуетилась, готовя кофе.
Вернувшись к себе, я достала небольшой чемодан, с которого до сих пор не сняли бирки, оставшиеся от прошлого перелета. Гигиенические принадлежности, расческа, мягкая пижама, несколько смен белья, джинсы, пара футболок… История повторяется? Багажная уж точно. Что еще взять в то надежное место?
Я с тоской посмотрела на ряд красивых платьев, некоторые мне даже и надеть-то не удалось. Почему-то подумалось, что больше никогда не вернусь в эту комнату. Она и не успела стать по-настоящему моей. Словно я побыла здесь незваной гостьей и уйду так же незаметно, как появилась. А вся моя жизнь умещается вот в этом чемодане, на котором красуется наклейка лондонского аэропорта.
Поменяв в телефоне симку, я посмотрела, нет ли известий от Ветрова. Увы, ничего. Где он пропадает, как раз, когда нужен? Может быть, забил на мое дело, погнавшись за какой-нибудь новой сенсацией, а мне разбираться самой…
– Мика, ждем тебя через десять минут! – крикнул отец, не заходя.
Я спрятала симку и плеснула в лицо холодной воды. Ну, вот я и готова. Джинсы, мягкий кашемировый джемпер, удобные ботинки и кожаная коричневая куртка. Просто и практично, как раз для дороги.
«Соберись, тряпочка! – велела я себе. Нечего раскисать. Можно подумать, ты была здесь счастлива».
С этим аргументом и не поспоришь, так что и я вправду собралась, подхватила чемодан и вышла из комнаты.
Отец и Анна ждали меня в холле. Незнакомый мужчина лет тридцати с лишним подхватил чемодан и понес его к выходу. А я остановилась.
– Ну, давай, Мика! – отец обнял меня и тут же отстранился.
– Удачи, – Анна смотрела на меня не поддающимся расшифровке взглядом и не сделала попытки хотя бы приобнять меня на прощание.
Вот поэтому я, должно быть, и не возвращалась сюда. Какая разница – здесь или в Лондоне, – если у меня нет собственного дома.
На улице, словно в тон моему настроению, оказалось промозгло и сыро. Дул северный ветер, предвестник перемен. Они и ожидали меня, так или иначе. Вот только к добру ли?
Мотор уже был заведен.
Я села в машину, и шофер, захлопнув мою дверцу, вернулся за руль. Заработали дворники, размазывая по стеклу дождевые слезы. Мои слезы еще держались внутри, я не могла позволить себе выпустить их наружу, пусть даже от этого стало бы легче.
Мы миновали ворота, проехали знакомой дорогой и вырулили на шоссе. Пейзаж за стеклом казался смазанным, точно неудачная фотография.
Не зная, чем себя занять, я зачем-то снова вставила в телефон симку, и тут же получила сообщение от Ветрова. Вернее не сообщение – только фотографию. На ней была симпатичная блондинка с безразличным, каким-то очень кукольным, лицом. И никакого объяснения, никакой подписи.
«Кто это?» – написала я Ветрову.
Ответ пришел сразу. Мне пришлось перечитать его пять раз, но смысл так и не доходил до меня.
«Мика. Людмила Вячеславовна Санева», – писал Алексей.
«Не понимаю. Мика – это я», – ответила я, взбешенная неуместной шуткой.
Пришло новое сообщение, и сердце болезненно сжалось.
Я не хотела видеть ответ. Что-то во мне усиленно сопротивлялось этому. Может, просто не читать? Взять и выбросить мобильник в окно?
Но не прочитать я тоже не могла.
Руки ходили ходуном, но я все же открыла сообщение и прочитала:
«Мика – это она. И есть вопрос: кто тогда ты?»
Кто же тогда я? Вопрос обжег меня с головы до ног, ударив ярко-алой взрывной волной в незащищенную грудь, а потом что-то ударило в лобовое стекло. Один раз, другой… И шофер, вздрогнув, рухнул на руль, а машину повело юзом.
Вот и завершение петли.
Неважно, кто я. Похоже, я та, кто умирает в автокатастрофах.
Поезд Красноярск-Петербург, сентябрь, 1913 год
Лиза не знала, что и думать. Все вокруг нее совершалось слишком быстро. Смерть отца, этот странный случай с Дмитрием Рагозиным, затем и вовсе, как у господина Дюма – отравление, неожиданное появление спасителя и изобличение Наташи и дяди… Дяди – самого близкого человека, который у нее оставался.
Как он мог так поступить? Зачем? Эти мысли тревожили ее, не давая покоя. А еще она думала о том, как умер отец и что теперь будет дальше. Нужно пойти в полицию и изобличить дядюшку, но кто ей поверит? Пожалуй, Афанасий Михайлович, близкий помощник отца, но он ведь там, в Красноярске. Улаживает ее дела и, возможно, тоже подвергается опасности.
Что, если решат убить и его?.. Хуже всего, что и возвращаться приходилось не домой, в Москву, а ехать в Петербург, к старшей маминой сестре, которой с рук на
