У тебя какой-то мужик, говорит, что он там живет. Наорал на нас еще, Вася пошел разбираться.
— Джемиле! — раздался голос сверху. Он даже пропел это раскатисто, на манер оперы: «ле-э». — Мы же просили выгонять бомжей.
— Бездомных, — кашлянул Мирон и посмотрел на говорившего: по лестнице спускался типан в клетчатом пальто с меховым воротником, на его руку был надет здоровенный желтый колобок из папье-маше.
— Сути не меняет, — сказал колобок, и Мирон уставился на типана. Рот приоткрыт, горло напряжено. Чревовещает, циркач.
— Ты не прав. — Он приподнялся на локте, кашляя и задыхаясь. — Ты, хлеб, как бы отвечаешь за культуру, так что завали.
— Ха, — сказал колобок, — ха-ха, бомж меня культуре учит.
— С-ка, — уткнулся в колени Алисы Мирон. — Я не знаю, как с такими разговаривать.
— Да прекратите уже! — возмутилась Алиса. — Мы ваши соседи. Скоро уйдем.
Чревовещатель с куклой приблизился и склонился над Мироном. Стало видно, что у колобка подвижные глаза, и сейчас они бешено вращались в разные стороны.
— Соседи? — переспросил кукольный голосок. — А чего гашеные тогда?
— Еще вопрос, кто из нас гашеный, — огрызнулась Алиса. На мгновение Мирону показалось, что ей сейчас прилетит куклой, но чревовещатель сдержался. Серьезным оружием колобок не выглядел. Алиса посмотрела в телефон и пошевелилась, чтобы Мирон убрал голову с ее коленей. — Пошли, Вася нас ждет.
Мирон зашаркал по ступеням вниз, дядька с куклой не отставал. Он смотрел им вслед и на улице, когда оба заходили в дом-яйцо.
— Сколько же на свете дураков, — сказала Алиса, толкая входную дверь. Сильно пахло моющими средствами. Трое ребят в масках и перчатках драили пол и мебель. Василий появился из кухни с мокрыми руками, — посуду он, что ли, мыл?
— Ушел, — пояснил Василий. — Забрал какой-то шмот, сказал, что его. Тебе бы, Мир, замки поменять.
— Разберемся, — устало выдохнул Мирон и обернулся. Дверь приоткрылась, и в щель просунулся колобок. От неожиданности Василий вскрикнул и врезался спиной в зеркало.
— Говорящий хлеб!
— Ты новый колдун, — не спросил, а констатировал колобок. — У меня для тебя послание. — Он снова повращал глазными яблоками. — С окна на лавку, с лавки на пол, по полу да к дверям, перепрыгнул через порог в сени, из сеней на крыльцо, с крыльца на двор, дальше и дальше. Повторяю: с окна на лавку, с лавки на пол, по полу да к дверям, перепрыгнул через порог в сени… Понято-принято?
— Да, — сказал Мирон и задумался. — А где все это? Ну, окно, лавка — где?
— Хухча, — не то ответил, не то чихнул колобок и скрылся.
Мирон растерянно посмотрел на Василия и Алису.
— Если вы что-нибудь поняли, скажите мне срочно.
— Я где-то видела это слово… Написанное. Такие грязно-бордовые буквы и черно-белая картинка. — Алиса поводила перед лицом рукой, изображая слоги. — Хух-ча. Афиша? Погугли!
Мирон погуглил и нашел.
— Это кино. Позднесовковый артхаус. «Фильм, который заставит вас кричать от страха». Сеанс в «Огоньке» на «Парке культуры» через полчаса. Я иду.
— «Огонек» закрыт уже год как, — сказала Алиса.
— Он и закрыт, да. Там показывают только «Хухчу». По ночам. Присмотрите тут, ага?
Билет стоил почти невозможные сто рублей. Мирон купил электронный на сайте кинотеатра, пока ехал на «Парк культуры» с «Красных Ворот», и позалипал в гугл. «Огонек» позиционировался как киноклуб авторского кино, на фото — старые кресла с пурпурной обивкой. Про фильм было известно, что это найденная в архиве пленка режиссера Ан… Антракса, ха, сценарист он же, ориентировочно 1990 год, хоррор, фэнтези. Никто не оставил отзывов нигде, и, кроме «Хухчи», Антракс больше ничего не снял.
От метро Мирон бежал, а когда нашел адрес по «Яндекс. Картам», засомневался, туда ли попал. К счастью, остатки вывески угадывались по темному следу на штукатурке над дверью. В окнах не горел свет, все выглядело закрытым и заброшенным.
Киношка занимала первый этаж жилой сталинки. Мирон посмотрел, как на втором этаже сдвигается штора и чья-то рука поливает на подоконнике цветы, и потянул на себя резную ручку двери — было открыто. Светилась неоном лента над пустой барной стойкой, слева в темноте у входа в зал дремал мужчина в цилиндре и фраке.
— Кхм, — кашлянул Мирон, и тот, продрав глаза, отсканировал куар билета.
— Первый ряд, пятое место.
— Спасибо.
В зале уже погасили свет. Кроме него, сюда занесло компанию из трех человек: два парня и девчонка. Они сидели в центре, пили пиво и раскатисто хохотали над убогой обстановкой. Мирон отыскал свое кресло и сложил руки на груди — было зябко. Свет плавно погас, на черном экране проступили белые буквы: ХУХЧА.
Кино оказалось мало того что монохромным, так еще и немым. Дева с пышным начесом мазала повидло на кусок батона. Камера крупно взяла взгляд, и Мирон подался вперед: его посетило дежавю. Тут же почему-то бульвар, люди на лавочках — кадр сменился, и камера показывала теперь комнату, вид с подоконника. Обстановка музея-квартиры: резной деревянный буфет с посудой, круглый стол под скатертью, печка в углу, ходики. И снова бульвар, погода февральская: серые сугробы, снегопад. Черно-белая девушка, уже без батона, идет по протоптанной тропинке. С противоположной стороны появляется чорт.
Смех в зале смолк, стихло даже шуршание пакетов с чипсами. Чорт и черно-белая девушка шли навстречу друг другу, но казалось, что чорт ковыляет прямо в зал и не остановится на границе экрана.
Девчонка из компании взвизгнула и заорала первой. К ней присоединились два мужских голоса. Мирон обернулся — все они вопили, неподвижно уставившись на экран. А там снова показывали комнату. Просто комнату — ничего больше.
— С окна на лавку, — пробормотал Мирон и неуверенно встал, — с лавки на пол, по полу да к дверям…
С каждым словом он все ближе подходил к экрану. Запрыгнул на подмостки небольшой сцены, собственная тень легла на пол закадровой комнаты. Судя по топоту, случайные зрители спешно покидали сеанс. Мирон потрогал подоконник, и рука не встретила преграды. Оставалось только спрыгнуть на невидимую прежде лавку под окном. Сделав это, Мирон посмотрел через плечо, но зала там уже не было, а была жилая многоэтажка в Мансуровском переулке.
Он попал в «Дом мастера».
Все вокруг осталось монохромным и беззвучным, — чтобы убедиться в этом, достаточно было постучать костяшками пальцев по подоконнику. Ходики покачивали маятником и не тикали. Мирон сделал несколько шагов по деревянным половицам, но даже подошва не скрипнула.
— Эй, — тихонько сказал он, но услышал другое. С губ сорвалось: — ХУХ! — Накатила паника. — Эй! — крикнул Мирон снова. — Кто-нибудь!
ХУ-У-УХ, Ч-А-А!
— Какого хрена?
ХУ-У-Х!
— Ча! — прикрикнул на него парень со стрижкой андеркат на высветленных волосах, и Мирон отшатнулся с негромким «хух». Желание заржать над нелепостью происходящего спорило с внутренней дрожью. Однако то, что он попал в долбаный
