образ жизни тебя разрушает.
Вот тогда он всерьез начал забрасывать меня сообщениями. Рассуждениями на тему, почему мы должны быть вместе, своими планами на будущее, размышлениями о прошлом. На меня обрушился целый поток драматичных, кружащих голову, манипулятивных, романтических, длинных и частенько бессмысленных посланий.
В день я получала сотни таких. И все внимательно прочитывала.
14
Мы с Уилсоном пошли пропустить по стаканчику в «Хрустальный уголок», бар, где над матовыми стеклами в окнах горели неоновые огни, а в глубине зала стояла стойка с видеоиграми. Я постоянно косилась на телефон, и в конце концов Уилсон спросил, что происходит.
– Чарли все время мне пишет, – объяснила я.
После той встречи в «Сити-баре» мои друзья все больше отмалчивались, но я поняла, что Чарли им не понравился. Конечно, прямо никто об этом не сказал, не считая Роана.
– Что за хрень, Кемплер? Ты заслуживаешь лучшего. Поняла меня?
Остальные просто не упоминали Чарли в разговорах и больше не предлагали позвать его на наши посиделки.
Одна Вивиан заметила:
– Лея, он очаровательный. В нем чувствуется какая-то загадка.
Уилсон глотнул пива.
– Что у вас случилось?
– Мы расстались. И он никак не может с этим смириться.
– Господи. – Уилсон покосился на разрывающийся от сообщений телефон. – Может, просто заблокируешь его?
Я покачала головой и убрала телефон в сумку.
– Не могу.
– Почему?
– Просто… хочу быть в курсе, что он думает.
– Но зачем? – с интересом посмотрел на меня Уилсон.
– У него слегка крыша поехала. И мне спокойнее знать, что он еще хоть что-то соображает.
– Звучит не очень, – нахмурился Уилсон.
– Не волнуйся, он безобидный. Честное слово.
– Лея, ты весь вечер не отлипаешь от телефона. Нормальные люди столько не пишут.
– Я понимаю, – кивнула я. – Понимаю, что он перегибает.
– Такое может далеко зайти. Я, конечно, не сравниваю ситуации, но мой отец преследовал маму несколько лет. Постоянно являлся к нам домой, когда я был маленьким. Она дверь боялась открывать. Нам даже на телефонные звонки отвечать не разрешалось.
– Уилсон, я не знала…
– У нее вся жизнь из-за этого пошла наперекосяк. Она до сих пор постоянно боится, что он выскочит, как из-под земли. И это не паранойя, он действительно за ней следил. – Уилсон сжал зубы, и я вдруг поняла, что впервые вижу, как он злится. – Угрожал, что, если она на него пожалуется, их депортируют обратно в Бразилию. И она много лет молчала в страхе, что у нее отберут нас с братом.
– Уилсон, какой ужас! Мне так жаль.
Я правда ему сочувствовала. Но Чарли-то был не такой.
– Я очень резко с ним порвала, – объяснила я. – Понятно, что он растерян. Внезапно прочитать в сообщении, что мы расстаемся…
– Раз ты решила разойтись, он должен просто от тебя отстать, – не уступал Уилсон.
Я покосилась на снова засветившийся экран телефона. За время нашего разговора пришло еще несколько гигантских сообщений.
Лея сначала ты говоришь человеку что без ума от него что с ним у тебя был лучший секс в жизни что он для тебя идеальный партнер физически, духовно и эмоционально а потом рвешь с ним и удивляешься что его как ледяной водой окатили. Ты что все это время просто мне врала? Может конечно я слишком простодушный но я тебе верил. И сам чувствовал то же самое. Начал представлять какое нас ждет будущее. Не в следующем месяце а через пару лет. Возьмем ипотеку заведем детей будем ругаться кому мыть посуду. Мне очень нужно с тобой поговорить просто чтобы хоть попытаться понять. Один разговор. Увидев меня ты поймешь что я не злюсь а только страдаю.
– И что было дальше с твоим отцом? – Я снова обернулась к Уилсону.
– Мы не знаем. Наверное, он встретил другую женщину. Но мама до сих пор каждый год ходит в суд выписать новый запретительный ордер. В свое время ей очень трудно было решиться его запросить.
Меня вдруг накрыло чувством вины, как будто то, что я не заблокировала Чарли, означало, что я на стороне отца Уилсона.
– Имей в виду, Чарли никогда меня не обижал. Просто у него сейчас плохой период.
В чем я Уилсону не призналась, чтобы не показаться совсем уж жалкой, так это в том, что во всех этих безумных письмах Чарли обязательно в подробностях рассказывал, как он меня любит. Пассажи эти были написаны еще более высоким слогом, чем все остальное. И я ими просто зачитывалась. Как одержимая открывала снова и снова.
После второй кружки я попросила Уилсона проводить меня домой. После нашей с Чарли ссоры по вечерам мне было неспокойно. «Хрустальный уголок» находился на Вилли-стрит, и чтобы попасть оттуда в Норрис-корт, нужно было пересечь перешеек и пройти минут двадцать. Мы с Уилсоном шагали вдоль велосипедной дорожки мимо голых полей, перешли через железнодорожные пути, миновали притихший автобусный парк, уже заполненный рядами городских автобусов. Остановившись на светофоре у Ист-Уош, я посмотрела влево – на холме на фоне матово-черного неба сияло белое здание Капитолия.
Уилсон, очень серьезный, стоял, зацепившись большими пальцами за лямки рюкзака. Я была рада, что он пошел со мной. Нутром чувствовала, что с ним всегда буду в безопасности.
Он проводил меня да самого дома. Я отперла дверь, ведущую в общий холл.
– Спасибо, что проводил. Я очень тебе благодарна.
– Ну что ты, Лея. Всегда пожалуйста.
Улыбнувшись, я распахнула дверь. И увидела на коврике возле своей квартиры банку клубничного джема.
– Все в порядке? – спросил Уилсон.
– Ага. – Я не знала, стоит ли говорить ему о случившемся. – Кажется, Чарли оставил банку джема возле моей двери.
– Боже! Лея, ты не думаешь, что это опасно?
– Все в порядке.
– Слушай, если захочешь получить запретительный ордер, я схожу с тобой в полицию. Имей в виду!
– Спасибо. Но все не так страшно. Честно.
Он кивнул.
– Спокойной ночи, Уилсон.
15
Долго у Денни Чарли не продержался и теперь ночевал в машине. Сообщения от него приходили все более и более странные. Я не отвечала, но он продолжал писать, а я продолжала все читать.
Как-то в среду в десять вечера в мою дверь дважды позвонили. Сердце заколотилось в груди. Прежде чем открыть, я заглянула в ванную и проверила, как выгляжу, а пока шла к двери, звонок снова зазвонил.
Вид у Чарли был просто ужасный. Все тот же оранжевый пуховик, сальные волосы свалялись и торчат во все стороны. Очки сидели на носу криво, как
