отрубил Всеволод Алёнович, совсем некстати вспомнив, как мальчишкой каждую новогоднюю ночь загадывал одно-единственное желание: чтобы у него появилась семья. Не та холодно-лицемерная, в которой он рос, пока не попал в воспитательный дом, а настоящая. Где матушка улыбается, и ты не видишь пустоты и злобы за её улыбкой, где звонко лает щенок и мурлыкает котёнок, где весело хохочут дети и от отца веет теплом и заботой.
- Я выполню Ваш заказ, сударь, - выдернул Зеркальщика из воспоминаний голос старого мастера. – Помнится, у меня было что-то похожее. Погодьте-ка, я быстро поищу и вернусь. Кажись, шар у меня на верхней полке стоял.
- Может, помочь его снять?
- Ни-ни-ни, - замахал руками Тимофей Матвеевич, - не утруждайтесь, сударь, я сам. Сам. Осторожненько, по-стариковски. А Вы пока чайку откушайте, внучка моя Вам его сейчас принесёт. Лидка! – оглушительно гаркнул старик. – А ну, подай барину чаю.
В комнату поспешно вбежала крепкая, словно ладно скатанный комок снега, беловолосая девчушка, годочков десяти, не более. Зыркнула на Всеволода блестящими синими глазами, поклонилась в пояс и опять шмыгнула за дверь, прозвенев:
- Чичас, барин. Присядьте пока на лавку-то.
Всеволод Алёнович осторожно покосился на деревянную лавку бледно-голубого цвета, всю в причудливых завитушках, похлопал ладонью, проверяя на прочность, и только после этого сел. Чутьё Зеркальщика шептало, что что-то в доме старого мастера не так, но дознаватель решил не обращать внимания на мелькающие тут и там всполохи магии. Зла они не несут, а чародействовать в Империи не запрещено. Пусть его, может, старый мастер какой забавой волшебной свою внуку тешил.
- Вот, барин, - прозвенела девчушка, гордо внося в комнату запотевший кувшин, - отведайте-ко кваску. Холодный, бодряшший, враз силы вернёт, а то какой-то Вы смурной да вялый, ровно и не рады празднику-та.
Зеркальщик чуть не спросил, о каком празднике идёт речь, да вовремя вспомнил, что новогодние гуляния только начались.
- Отведайте, барин, - девчушка сунула Всеволоду глиняную кружку в руки. – А можа, откушаете с нами?
- Нет, благодарствую, - Зеркальщик сделал осторожный глоток терпкого, остро пахнущего кислым хлебом и почему-то еловыми ветками кваса и окинул комнату быстрым, вроде бы даже рассеянным взглядом.
Комната оказалась примечательной, но, может, мастера, делающие игрушки, в таких и должны обитать? На стенах бело-голубые рушники, щедро украшенные вышитыми серебряными нитями снежинками, небольшое оконце покрыто ледяными узорами, хотя в доме тепло, да и на улице большого мороза нет. На пол брошены домотканые половики серо-белого цвета, похожие на зимнюю дорогу, а стоящие вдоль стены лавки, широкий стол у окна и даже печь бледно-голубого цвета с причудливыми завитушками, кои проказница-метель так любит оставлять.
«Прямо терем Новогоднего деда, - хмыкнул Всеволод, делая ещё глоток кваса и чувствуя, как неудачи дня отваливаются сухой коркой. – А внучка его точь-в-точь как та девочка-снежанка, о которой мне мама Палаша рассказывала».
Зеркальщик единым махом допил квас и со стуком поставил кружку на стол.
«Глупости это всё, устал, вот и блазнится разное. Никакого Новогоднего деда нет, сказки это всё для детей малых».
Дознаватель прошёл по комнате, постоял у окна, нетерпеливо прислушиваясь: не слышно ли шагов старого мастера.
- Готово, сударь, - Тимофей Матвеевич появился так неожиданно, что Всеволод Алёнович с трудом удержал готовые сорваться с кончиков пальцев искры зеркального капкана. – Всё как Вы пожелали: и шар, и пара, и музыка со снегом.
Зеркальщик осторожно взял в руки прохладный шар, пахнущий почему-то не вполне ожидаемой пылью, а снегом и морозом. Да, всё было так, как он представил, слушая рассказ Вареньки: прозрачный шар, завораживающий таинственным блеском и плавностью линий, мягко переливающиеся блёстки, изображающие снег, темноволосая барышня, коей очень к лицу венок остролиста… Всеволод нахмурился и покрутил шар, внимательнее рассматривая девушку и её кавалера. По неведомой причуде мастера (а может, не причуде?) барышня была удивительно похожа на Вареньку: те же блестящие карие глаза, взирающие на мир с доверчивым лукавством, та же ласковая улыбка, те же тёмные волосы, неподвластные шпилькам и гребням, и та же фигурка, выгодно отличающаяся от измождённой костлявости светских красавиц.
Кавалер тоже был темноволосым, с большими серыми глазами, и что это там на щеке за полоска? Лёгкая трещинка (ведь мастер говорил, что игрушка давно стоит на полке) или след шрама? А серый мундир случайно ли так похож на тот, в котором ходит Всеволод Алёнович?
Зеркальщик осторожно повернул спрятанный в подставке ключик и почти не удивился, услышав мелодию вальса, под который кружились они с Варенькой на балу в дворянской ассамблее.
- Ну как, - прогудел Тимофей Матвеевич, пряча в уголках глаз усмешку, - глянется ли шар-от? Всё ли как надобно?
Всеволод многое хотел сказать, ещё больше спросить, но проклятые слова опять разбежались, спрятались по углам, словно мыши.
- От и ладно, - мастер довольно покачал головой, - паковать да бант-то сами завязывать станете али мне доверите?
- Бант жёлтый, а бумага голубая? – усмехнулся Всеволод, зорко глядя на старика.
- Это уж как Вашей милости угодно будет, - невозмутимо ответил Тимофей Матвеевич и опять оглушительно гаркнул. – Лидка, тащи бумаги и бант, подарок паковать станем!
Девчушка проворно принесла голубую блестящую бумагу и широкую атласную ленту солнечно-жёлтого цвета.
- Помочь, дедушка? – прощебетала Лида, торжественно водрузив принесённое на стол и озорно блеснув синими глазами.
- А сама-то как думаешь? – проворчал дед. – Знамо дело, помочь.
Зеркальщик отдал девчушке шар и строго спросил, почти потребовал:
- Кто вы?
- Имён у меня много, а прозваний и того боле, - улыбнулся старик. – Для Вас я мастер, Тимофей Матвеевич. Игрушки делаю, людям радость дарю. Берите подарок-то, барин, уж не погнушайтесь, старался, делал.
- Благодарю, - Всеволод Алёнович принял свёрток, поклонился.
- Ступайте с богом, - мастер мягко положил ладонь на плечо дознавателю. – Ни о чём не печальтесь, всё снега белы заметут, по весне вешними водами стекут.
Зеркальщик ещё раз благодарно поклонился и ушёл тем же путём, как и пришёл, через зеркало, провожаемый тёплыми улыбками старого мастера и его внучки.
Осколок седьмой. Сюрпризы благостные и пренеприятные
Варенька влетела домой словно вешняя птичка, вернувшаяся в родное гнездо. Отмахнулась от любопытных расспросов сестриц, сбросила шубку на руки верной Малуше, поцеловала матушку в щёку и звонко крикнула:
- Папенька!
- Чего тебе, егоза? - Алексей Петрович откликнулся моментально, вышел в коридор из малой гостиной, где
