более благополучном месте.
«Мы оба знаем, что нужно все время быть в теме, чтобы добиться успеха», – говорила она. Как и мне, ей приходилось выдерживать нападки критиков, которые не понимали ее методов или завидовали ее успеху. Мейджора все время заставляла нас думать о будущем. «Чем мы можем помочь нашему сообществу и всем тем, кто остался на обочине жизни?» – спрашивала она.
Слова Мейджоры заставили меня действовать. Вдохновленный ее примером и нашими цветущими окрестностями, я придумал свой призыв: люди не должны покидать район, где они родились, чтобы жить, учиться и зарабатывать деньги в более благополучном месте! Эти слова стали моим девизом.
Глава 8
Прыжки в смирительной рубашке
Осень 2006 года. Наш успех, широко разрекламированный в прессе, принес мне немало новых предложений о работе. В ответ на призыв мэра Блумберга к школьной реформе переполненные и часто бесполезные старшие школы по всему Нью-Йорку разделялись на маленькие учебные учреждения и привилегированные заведения. Многие стали специализироваться, например, на искусстве, социальной справедливости и науках об окружающей среде. Такие школы собирались сделать теплицами инноваций, дать им больше самостоятельности вместо централизованного контроля.
На первый взгляд в таком подходе было много хорошего. Маленькие школы явно лучше крупных, переполненных, неэффективных и безликих. Многие из них давали прекрасное образование. Но я собирался изучить тот путь, на котором небольшие школы часто терпели неудачу и не могли выполнить свои обещания – ни ученикам, ни учителям. Если в маленькой школе у руля стоит плохой управляющий и его никто не проверяет, то она быстро превращается в феодальное владение. И если учебный процесс поставлен там плохо, то он действительно поставлен плохо.
Моей первой остановкой в карусели школьной реформы была небольшая школа с углубленным изучением наук. Я ушел из школы Уолтон, потому что меня манила возможность создать академическую программу, направленную на экологическое междисциплинарное образование, совмещенное с практическими занятиями. Мне показалось, что я могу превратить все, чему мы научились с Зелеными Подростками, в школьную программу, которая привлечет многих ребят.
Но не тут-то было. Директор вручил мне программу обучения, которой я должен был следовать неукоснительно. Он был признанным лидером этой школы, даже уважаемым в определенных кругах. Когда я лучше узнал этого человека, то понял, что методы его работы основаны на страхе и запугивании. Он не хотел ни перед кем отчитываться или внедрять новшества. Ему требовалась только лояльность. На публике он убедительно рассказывал о социальной справедливости, но за закрытыми дверями разворачивалась другая история.
«Мы собираемся улучшить посещаемость, чтобы все ученики могли учиться, – говорил он на местном собрании. – Если ребенок не приходит в школу, то мы будем стучаться к нему в дверь и звонить родителям, пока он не явится».
Я так и поступал. Но когда я пытался убедить одного парня из коррекционного класса вернуться в школу, то директор набросился на меня: «Это не ученик, а животное! Я больше не хочу видеть его в этом здании!»
Пытаясь улучшить положение учеников, я ставил под сомнение его решения. Я разоблачал учителей, которые говорили одно, а делали другое или намеренно нарушали правила.
Принцип директора «выполняй мои указания» не соответствовал его обещаниям и заявленной школой программе. Ясно, что я действовал ему на нервы.
В одно прекрасное утро он остановил меня в коридоре и сказал: «Ритц, похоже, вас не устраивают мои ответы. Почему бы вам не задать свои вопросы на самом верху? Инспектор приезжает в Бронкс на следующей неделе. Не хотите встретиться с ним в свободное от основной работы время?»
Может быть, он и шутил, но идея мне понравилась. Вместо того чтобы сидеть на очередном бесполезном собрании, я отправился на встречу с Джоэлом Клейном, инспектором школ Нью-Йорка. Мне требовалось вдохновение. Может быть, эта встреча принесет его.
Встреча проходила поблизости от Хантс-Пойнта, всего в миле от здания «Банкнот». Именно в этот день Клейн высказался против «горькой иронии», которой обернулось дело о расовой сегрегации, «Браун против Совета по образованию»: больше пятидесяти лет назад черных учеников засунули в грязные государственные школы.
Замечания Клейна стали заголовками в газетах. Сам факт его появления в Южном Бронксе заслуживал упоминания. В зале было полно высокопоставленных лиц, хотя кое-кто пришел только для того, чтобы сфотографироваться с инспектором. Я не собирался этого делать и даже не знал, как выглядит Клейн. Но я был его единомышленником, который хотел перемен.
Речь Клейна была впечатляющей, но особенно сильные эмоции вызвало у меня выступление заместителя инспектора Эрика Наделстерна, уроженца Бронкса. Он говорил о том, что нам нужно новое руководство. В переполненном зале школы Фанни Лу Хамер мне казалось, что он обращается прямо ко мне. Но как я поведу за собой кого-то, тем более к долгосрочным изменениям?
В той системе, которая оказалась столь неудачной для многих детей, простого признания различий между людьми было недостаточно. Что действительно могло бы переломить и изменить ситуацию, так это учет индивидуальных особенностей. Если многообразие сводится к исполнению национальной музыки на школьных собраниях, то учет индивидуальных особенностей заключается в том, чтобы вытащить на один танцпол всех вместе. Это должно начаться с нового, улучшенного управления. К концу выступления Наделстерна во мне уже бурлила жажда действия.
Через два дня я снова встретился с Наделстерном. Его мама жила на соседней улице, и он пришел к ней на завтрак. Я ехал на работу, когда он остановился около уличного банкомата. Словно взволнованный подросток при виде кумира, я резко нажал на тормоз и выпрыгнул из машины. Потом я подошел спокойно, не желая, чтобы заместитель инспектора принял меня за грабителя, которых здесь было немало. Вежливо и уважительно я остановил Наделстерна на улице – в шесть утра – и сказал ему, как мне понравилась его речь. Удивительно, но он запомнил мое лицо в толпе – высокий парень, который кивал с энтузиазмом. Наша утренняя беседа вдохновила меня еще больше. Теперь я был не просто интересующимся, но идейно преданным.
Не прошло и месяца, как я записался на курсы для директоров школ. На занятиях я задавал вопросы, раздражавшие моих коллег. Однажды мы обсуждали финансирование летней программы для отстающих. Я возмутился, потому что знал, что эта программа увеличивает доходы учителей, а не знания учеников. «Почему вы в октябре считаете, сколько отстающих учеников у вас будет к лету? Как вы можете предсказать их неуспеваемость? Почему бы не распределить деньги и ресурсы так, чтобы они успешно закончили год?»
Когда растение плохо себя
