плечи свой ласковый плед, и в холоде этом проносится эхом: «Качнувшись от сна, никогда не увидишь рассвет…»
«Лагуна!» – как сладко мне шепчет листва, и тело пронзает песок твой, сжигая уста. Влечет его даль, и скалисты твои берега, но сердце в той неге парит, как парят облака.
Почувствовав соль, лишь слегка прикусивши губу, исчезла в листве, прикоснувшись запястьем к стволу. Жара обжигала и томно влекло и влекло, вновь музыка ветра вдыхала мой сон наяву.
Рассыпаны камни под водной тропинкой из грез, и блики бриллиантовых капель слепят мою грусть. Дурманит нетронутый пряный цветов аромат… Истома томима. В очах бушевал океан.
Пораженное сердце
Пораженное сердце от страха, уводя в закоулки из грез, незатейливых, ложных, притворных, осыпает дурманом забот. Ты теряешься в негах пустыни, завязав узелки на пути. Невозможно дышать и поверить, если зыбки зыбучи пески.
Словно птица парить невозможно – кандалы затянули ту даль. Страх владеет тобой понемногу, силы точит неопытный взгляд. Невозможно сломить и тревожить сердце вновь, если сильна душа, – стержень тот, что погнуть невозможно, если прямо смотреть вновь в глаза. Жизнь бежит по пустынным заботам, по тропинкам из извести снов, дум, что тщетно тревожат и душат, под тернистыми тенями лун.
Голова обжигает тревогой, и в груди камень трещину дал – вновь глаза распахнуть на дорогу и сильнее вдохнуть жизни шквал!
В лоно гор погружены порой мы
В лоно гор погружены порой мы, забыв печали и невзгод ходы, перебирая стопы одиноко, мы ощущаем девственность стопы.
Мы шествуем в пучину смежных далей, где стрелка от часов диктует быт, где банковский уклад почти отрада, где счет свободы заглушает жизнь.
Качнув, и лодка уведет в ущелье, в беспечность лебединых томных муз, в безбрежность, дикость, мимолетность мысли, под ивою скамья и брызги полых вод… То Цюрихское озеро молчало. Лишь крики чаек прерывали сон, и величавым дивом возвышались плеяды незабвенных черных гор.
Сладких снов
Сладких снов готова пожелать тебе, лишь слегка коснувшись на прощанье. Утонув в далекой синеве, что скрывает навсегда молчанье. Прикоснувшись чуть губами, дрожь покрывает тело пеленою. А в глазах полна долина грез в очарованных слезах прощанья.
Навсегда холодная рука вновь сожмет мою ладонь до боли… боли нет сильней, чем та, что хранима горькую любовью.
Разрывает связь судьба мятежно, солнце вновь пытается украсть, чуть коснувшей едкость сердца, в сталь окутать странные слова. В синеве я утонула вскоре глаз твоих, когда ты исчезал. Растворялся двадцать дней в бездолье, меж мостов закована судьба.
Помню одиночество на сердце, близка мне бескрайность нот твоя. Ты мне дорог каждое мгновенье, обвила собою нить из сна!
Мои белые лебеди
Мои белые лебеди, куда вы летите? Для чего вы боитесь зимы? Белоснежная стужа глаза запылила – ваши крылья затмили луну! Ваш беззвучный полет, ваше тайное эго ускользает, ломая мечту. Вдалеке вы неслышимым шагом ходили, окуная крыло на волну.
Нежный бархат извилист, стройный стан предо мною, на минуту забывши тоску. Вы собой завели, заманили, обвили. Вы меня обрекли на мечту. Вновь забывшись и в сладостной неге волоча, я нашла, что искала в годах, – созерцание белого лебедя тайны, ускользающих в вечность мечтах.
Под звуки Штрауса и Листа
Под звуки Штрауса и Листа, под сенью обнаженных муз Дунай неспешно волочится по берегам скалистых дум. Величественно монументы незримым оком ждут и ждут. Мостов стареющие своды свою историю несут.
И вальс, и вальс несет и манит, и нежной гордою рукой уводит в пляс, кружит… и тает на языке твоем вино. Пьянеют мысли от старинных, чуть сумасбродных, удалых, веселых нот и дуновений. Бокал звенит, и скрипка ждет.
Роскошный взгляд в готичном стиле. В нем башни молча ждут и ждут – легенды овевают призрак, что скрыт под замковым ключом. Несет Дунай кораблик малый, чуть треснул деревянный кров, но так уютно, словно мимо душа танцует и поет.
Я сомневаюсь
Я сомневаюсь в правильности слов, что заложила в этом переплете. Из глубины текут они рекой. В них нет изысков стиля превосходства. Науку четкого пера, науку древних и великих – я знаю, что пора, пора запутаться в лианах лиры!
Черкать листы – поведать миру? Нет! Не хочу быть не собой! И не пытаясь чтить стопы, я в сатиру вновь зову со мной. Сатиру вечности секунды, сатиру мелочности лжи, и гордых, и достойных всходов, утопию и лики тьмы.
Я – просто человек! Я – и не гений. Просто… так хочется схватить перо. Писать, писать, не думать вовсе! В аффекте бьет чело! Когда так часто размышленья приводят в одинокий круг, так хочется понять поверье, так хочется легко вздохнуть!
Беря чернила и бумагу, поведав истину листу, тревогу, боли, ожиданья – и вдруг становится светло!
Я не пишу, чтоб быть душою, я не пишу, пытаясь быть, я открываю лишь собою тревогу и нужду любить. Мои стихи – лишь думы сердца, и не герои суеты. Они – душа моя и мысли, они внутри моей судьбы.
Писать и покорять собою – нет, мне не надо этой лжи! Тот, кто захочет – тот откроет те испещренные листы.
Я – это я, мои желанья
Я – это я, мои желанья. Я не хочу понять весь стиль… Душа же пишет! Я не знаю, мне не по силам изменить! Я думаю, пока мы живы, пока душа полна собой, ей посланные силы жизни все разрывают пред собой.
Вы знаете, ведь строки эти от созидания судьбы, что очертания рисует чрез ноты музыки любви.
Лишь остается после мерить и бытовать безумство грез. Лишь погружать игру затеи в пустую гениальность слез… Мне кажется, что каждый в мире писал когда-нибудь стихи. Немые мысли ищут отклик в безбрежном океане тьмы. Хочу я выпустить те тайны, что беспокоят и меня. Быть может, кто-нибудь откроет, и легче станет, лишь прочтя.
Однажды видела я слезы, ведь слезы очищают нас. Стихи напомнили о прошлом, без сожаления ворошат!
Пусть это маленькая капля в огромный и волшебный мир… Я верю в то, что сердце вздрогнет, услышав близкий ей ответ.
If You had kept my heart
If You had kept my heart in your soul, You wouldn’t have had enough. If You had known the soul better, You wouldn’t have been my love.
