Я забыла многие слова – изредка всплывают они строчкой. Я люблю навеки, на века душу, что съедает дни и ночи.
В том бескрайнем плаванье у грез, в горизонте между сном и былью, не забыть мне все слова, дела… тихий шорох – не помеха, слышишь? У ворот бывает тишина, прерываясь изредка сомненьем. Я люблю на все, все… все года, я люблю, хоть это не услышать.
Ты доволен этой темнотой, что постигла вдруг и поневоле? Ты пришел, и я пришла с тобой – что нас ждет по ту дорогу воли?
Ты идешь, и я иду туда – вдаль бредем, не видя вновь дороги. Как скитальцы – ты ночного дня, я, быть может, – сумрачного утра. Мы с тобой идем, рука к руке дыша, ощущая боль и едкий стержень, что сомкнул спустя наши сердца не годами, болью от любви, что жжет навеки! Я была любима нежно, остро – как была любима красота глаз, в которых горечь небосвода, грань невидимой слезы… луна!
Ты меж веток затерялся в были, кто напомнит о тебе слова – я любила! Знаю, что любима! До сих пор любима я одна! Ты безгрешен там за горизонтом, я еще полна грехов порой – эта нить связала нас у грота, и она нам не дает покой!
Мы идем одной тропинкой в море, обливает нас одной волной с тобой. Ты летишь свободную волною, я бегу, держась все ж за тебя, родной. Как тепло с тобой… Тебя не видя, я шепчу слова, касаясь в полутьме, – словно сон приходишь ты неслышно, словно зной пронзает стопы боль. Ты приходишь, знаю, хоть неслышно – тонкая струна звучит вдали. Сердце слышит боль твою от раны, что точит безмолвно твои дни…
Ты слышишь…
от масок далеко ты… от сумрака веков… ты чист и от соблазнов… ты силен от врагов…
Я вновь тебя увидеть мечтаю лишь на миг… укрыть, вдохнуть дыханье, согреть тебя – лишь миг. Не уходи, куда ты? Не уходи, родной! Я так ждала и рада, что ты со мной, со мной!
Я прикоснусь губами к твоим губам как лед, лишь растопив на время те путы меж миров.
И слезы, снова слезы в тебе скрывают грусть под каменным засовом, под праведным замком. Закрыто тело камнем, ты скрыт от глаз людских… от гневных и желанных, от горьких и пустых. Лишь приходя, виновно качая головой… глумиться перестали – ты был для них горой.
И может быть, жестоко, пытаться опознать ту боль и ту тревогу… Вновь не вернешь назад! И я уже так близко, вновь слышу я тебя, в твоих глазах навеки я вижу лишь себя…
Как дорог и желанен, бегу к тебе во сне, и сердце в дрожь бросает, как холодно душе!
Как нежны твои руки, как ласков вновь твой взгляд… я прикоснусь душою – хрусталик ждет тебя! И знаю, не готова увидеть я тебя, вновь слышать нежный голос, вновь окунуть себя.
Ты прикоснись, любимый, не отпускай меня – я в путь отправлюсь дальний, где ты душа моя. Где звезды непорочны и сердце горячо, я нитью прочной, стойкой совью гнездо свое!
Кто виноват
Кто виноват, что не случилось той встречи, долгожданной той? Кто опалил печальны сети в потухшем кратере годов? Не та, не тот, ни те, ни эти – пустая ложь на грани дол. Забылись мы в канавах страсти, как легкомысленный паром. Что там мелькнет за горизонтом в той небывалой тишине? Что разнесет в долине томной весть обо мне, какую весть?
Что не расслышать, что тревожит – как глубоко в душе хандра… которая быть может позже, та не случайная тоска. Какие судьбы? Поле шуток, раздолье юмора во тьме. Пороки – праведные путы, как струны скрипки в тишине.
Ночь в дальнем отблеске каналов, свет – в полуночной темноте. Какая пылкость и отвага вдруг просыпаются во тьме? Ах, как те ноты в том романсе, что прикрывают тыл нагой… как те белесые сандалы в дыхании как жар сырой.
Рука все пишет, ночь не зная, и мысль летит стремглав, стремглав… все о глубинном смысле рая, в душе пытливый бродит взгляд… Сонаты под луной, капели… что в этом голосе чудном? И сердце разрывает щели – дыхание в стихии той.
Жестоко? Нет. Печально? Может. В чем красота и жалость в чем? Величественный стан у грота, летящий дух в прибрежье волн.
Как мы далеки от пастельных тонов в словах и пылких нрав. Все почему? Ах, надоели златые узы самохвал!
Любить, желать, творить и верить! Любить душой и сердцем красть… другое сердце, что отныне тебе подвластно полно, всласть! Любить, лелеять, ждать и верить, вновь забываться и кружить, обвеять все собой так смело, заполонить, заворожить!
Открытым взглядом встать у трона и твердым голосом сказать: «Я есть, я буду здесь на троне, чтоб вновь зажечь, как Данко знал». Вновь завладеть державным троном, чтоб увести и подарить ту красоту, ту власть у трона, что так гласит: «Быть значит жить!»
I find myself
I find myself when I see you again. «Forever with love, – you are crying to me late, – forever forgiving and smiling, my love. Forever with me, forever as I». My way is for you, not again, not the same. I’m living for us for again, not again. Believe in my way, in my love, in my eyes. Believe and forgive me, believe in the sky! And when you can do, all the heart full and free, you’ll see how I love you – you dip into a charming dream.
Лист золотится
Лист золотится. Прикрывает слеза обнаженную душу в изгнанье. Ветром уносит шальные слова, проститься… без слов на прощанье. Что натворил же ты стойкий мороз, льдиной покрывши каналы? Грусть замерла вдоль пустевших забот. Ей не сказать: «До свидания!» Ты победил. Та победа легла камнем под крепостью мнимой. Знаю, не слышишь уже ты слова. Знаю, не мне ведь приснилось.
Стопы к стопам. Ночь напролет. Вторит родное дыханье… Знаю, у мудрости тонкий полет – струны разбитой гитары.
«Дорога!»
«Дорога!» – я знаю, ты вдаль убегаешь, забывши о тех, кто бесцельно бродил по тебе.
Ты мчишься стрелой меж гор и прощелин, ведущих в печали иль в ночь, где, быть может, наутро исчезнет слеза.
Бывает и стужа посыплет на
