человека, чье лицо маячит на билбордах над нашим местным городским пейзажем.
Там я натыкаюсь на биографическую статью под названием «Это не просто удача, Чак: как преподобный Чак Максвелл стал самым влиятельным проповедником в Техасе».
В реальности Чак Максвелл представительнее, чем на рекламных щитах своего хьюстонского мегахрама «Врата рая»: сорокадвухлетний пастор с седой бородой и пронзительным взглядом, ростом шесть футов два дюйма, удивительно хорош собой. Понятно, как этот человек построил духовно-финансовую империю.
Ага, значит, ему будут петь дифирамбы.
Максвелл никогда не был рукоположен в какой-либо конфессии, не имеет степеней в области религии или философии; более того, он даже не окончил колледж. Тем не менее каждую неделю он читает в хьюстонском храме проповедь для тридцати тысяч прихожан, и еще десять миллионов зрителей внимают ему через мониторы своих компьютеров.
Я пропускаю несколько абзацев.
Бросив Техасский христианский университет, он устроился продюсером яростного хьюстонского телепроповедника Джима Уилтона. Именно там, по словам Максвелла, у него появилось уникальное видение Божьего напутствия, которое он счел своим долгом донести до верующих.
— Я бы не сказал, что разошелся с официальной баптистской церковью, — говорит Максвелл, — однако она трактует ситуацию в негативном ключе: «Все вы грешники! Обратитесь к Господу и покайтесь!» — Проповедник улыбается. — Но Бог вовсе не хочет, чтобы люди фокусировались на своих прошлых грехах! Бог призывает к обновлению!
Мой взгляд профессора английского языка цепляется за слово «обновление». Сразу вспоминается модернистский лозунг Эзры Паунда — «твори, обновляя», — и я с удовольствием представляю, как этот сноб, этот старый антисемит вертится в гробу. А Максвелл продолжает проповедь переосмысления, пропагандируя теорию, что значение имеет лишь настоящий момент. Может, именно это сейчас и нужно Джули? Апологетическая статья тянется еще три страницы, на которых упоминаются солидные пожертвования Максвелла некоммерческой организации по поиску пропавших детей. Это, конечно, сразу бросается мне в глаза, но я не могу спокойно дочитать до конца. Меня пугает мысль, что Джули вдохновляется призывом Максвелла: «Сотрите прошлое и живите в настоящем!» В конце концов, Джейн, Том и я — это прошлое Джули. Или должны стать им.
Что наконец подводит меня к последнему на сегодня телефонному звонку.
Я достаю из кармана скомканный листок бумаги, который дала мне Джейн, и рассматриваю его. Код города кажется знакомым, но я не могу определить его, пока поиск не приводит меня к открытию: Сиэтл.
Джейн, наверное, решила подшутить надо мной. Наверняка это номер телефона ее подруги или соседки по комнате, которую она подговорила на розыгрыш. Меня обжигает прилив гнева, за которым следует чувство вины. Я пренебрегала Джейн, иногда умышленно игнорировала ее, и это продолжалось в течение последних восьми лет. Глядя на нее, я думала лишь о том, что тогда, съежившись в шкафу среди платьев и туфель, вся в слезах и соплях, размазанных по лицу, за три часа она ни разу не крикнула. А тем временем Джули… Я знала, что Джейн не виновата, но ничего не могла с собой поделать. Попытка посеять во мне сомнение, что Джули — та, за кого себя выдает, могла быть способом отомстить мне, крайне жестоким и весьма эффективным. У меня дрожат руки.
Я набираю номер и жду. Гудки идут с полдюжины раз, как будто человек на другом конце линии смотрит на определитель номера, решая, брать или не брать трубку. И все-таки берет.
— Прекрати, — говорит Джули.
Я потрясенно молчу.
— Ну скажи что-нибудь, Кэл, — продолжает она усталым голосом. — Я наконец-то ответила на один из твоих звонков с загадочных номеров, так что давай, говори. Я же знаю, что это ты. Звонишь с одной из многочисленных остановок в грандиозном турне по моей жизни, не так ли? — Она делает паузу. — Ну что ж, ты нашел меня. Ты здесь. Так что же ты хочешь мне сказать?
Я задерживаю дыхание.
— Какой мой грязный секрет ты выведал? Гарантирую: что бы ты ни разнюхал, в моей биографии были и вещи похуже, о которых ты не знаешь.
Я ничего не знаю, абсолютно ничего.
А Джули на другом конце провода говорит:
— Да пошел ты, Кэл. Я свалила от тебя. Все кончено. Езжай домой.
Отбой. Короткие гудки.
Шарлотта
сидела в грязной комнате вместе с социальной работницей и бородатым дядькой, который по-прежнему пытался заставить ее назвать имя сутенера. Офицер Пит тоже употреблял слово «сутенер», но она не знала, что оно означает. Наверное, что-то постыдное, вроде прыщей. Но спрашивать бородатого она не решилась.
— У меня ничего этого нет, — выдавила она, не в силах произнести гадкое слово.
— Ну, чего он тебе наплел? — продолжал допытываться бородач. — Говорил, что ты особенная, что он будет хорошо обращаться с тобой?
Единственным человеком, который говорил ей такое, был Джон Дэвид. Значит, он сутенер? Ее сутенер? Однако бородач никак не мог знать о Джоне Дэвиде. Или мог? Эта мысль напоминала глубокий черный колодец, который только и ждал, когда она поскользнется и свалится в него.
Она молча покачала головой.
— Он убедил тебя торговать своим телом, верно? Но все деньги забирал себе, так?
Теперь она все поняла, и шею обдало жаром до самого подбородка.
— Я делала это только раз или два, — пробормотала она.
— Ладно, только раз или два, — согласился бородач вкрадчиво. — Просто чтобы помочь ему. Итак, ты защищаешь его, потому что он защищает тебя, верно? Ты думаешь, он твой друг? Может, твой парень?
— У меня нет парня, — прошептала она, и жар распространился от шеи по лицу, даже глазам стало горячо. Она выплеснула взглядом всю свою ненависть прямо в его густую каштановую бороду. В конце концов офицер Пит ей тогда поверил. Она открыла рот, чтобы сказать это бородачу, но тут же сообразила, что не знает настоящего имени офицера Пита.
— Сначала он покупал тебе вещи? — продолжал допытываться бородач. — Может, и маникюр тебе делал?
Она смущенно убрала руки со стола. Под обломанными ногтями застряла грязь, а на одном пальце краснела припухлость, где уголок ногтя треснул. Она заметила, что социальная работница, темнокожая женщина с очками на цепочке вокруг шеи, покачала головой и отвела взгляд.
Но бородач не унимался еще минут пять — десять, затем, привстав, бросил на стол перед ней визитку:
— Если что-нибудь вспомнишь, позвони мне по этому номеру. И помни: он хищник, а ты жертва.
Когда он убрал руку, отпечаток его потного пальца остался на уголке визитной карточки. Она тупо уставилась на это пятно, чтобы не читать имя бородатого. Когда
