мокли розги. Два угрюмых солдата молча принялись за привычное дело. Прутья были осенние, не гибкие. Они ломались, и солдаты, выбирая из бочки, связывали новый пучок. После наказания полковой фельдшер долго вытаскивал из спины Полежаева занозы.
Наказание не унизило Полежаева. Он был солдат, и его наказали как солдата. Сколько видел он на своём веку битых и забитых насмерть товарищей. Настала его очередь. У него хватило сил, не проронив стона, выдержать побои, но сил оставаться рабом больше не было...
Осенью 1837 года Полежаев в жестокой чахотке был доставлен в Московский военный госпиталь.
Если ему становилось полегче, он вставал с жёсткой солдатской койки и, с трудом переставляя ноги, брёл к окну. Уже выпал снег, двор за окном был белый, из глубоких сугробов торчали тонкие стволы рябин. На концах облетевших ветвей краснели гроздья. Прилетали птицы клевать ягоду. Тяжёлая ворона никак не могла уцепиться за тонкую веточку — обламывая её, срывалась, сердито каркала, между тем как ловкие дрозды так и стригли клювом ягоды. Снег вокруг дерева был усеян красными каплями упавших рябинок. Полежаев знал, что не только новых ягод не увидит, но и до новых листьев не доживёт.
Взойдёт она, взойдёт, как прежде,
Заутра ранняя звезда,
Проснётся неба красота, —
Но я, я небу и надежде
Скажу: «Простите навсегда!»
Взгляну с улыбкою печальной
На этот мир, на этот дом,
Где я был с счастьем незнаком,
Где я, как факел погребальный,
Горел в безмолвии ночном...
...Царь решил, что настала пора простить Полежаева. Он пожаловал ему самый первый офицерский чин прапорщика. Приказ переписали в канцелярии, посыльный положил его в сумку и повёз из Петербурга по назначению. Штаб дивизии стоял в городе Калуге, там приказ занесли в нужные книги, опять переписали и послали уже со своим гонцом в штаб полка. Канцелярские служители в установленном порядке оформили бумаги и дожидались удобного случая, чтобы сообщить о производстве в офицерский чин находящемуся на излечении в госпитале Полежаеву. А в канцелярии госпиталя готовили для отправки в штаб полка другую бумагу — о том, что 16 числа генваря 1838 года Полежаев «волею божиею помре».
Несколько сослуживцев, назначенных проводить Полежаева в последний путь, нашли в госпитальном подвале его тело и обрядили в наскоро сшитый офицерский мундир, которого при жизни он никогда не носил. Его могила, никак не отмеченная, тут же затерялась среди других безымянных могил таких же одиноких, никому не нужных бедняков.
И нет ни камня, ни креста,
Ни огородного шеста
Над гробом узника...
«Вот память добрых...»
Пушкин говорил, что поэт — хочет того или нет — всегда рассказывает о себе в своих стихах.
Он может умолчать о внешних обстоятельствах своей жизни, но неизбежно открывает людям то, что его тревожит, печалит, радует.
Без этого не бывает настоящей поэзии.
Полежаев поведал в стихах о себе и своём времени. Люди не узнали или позабыли многие подробности его жизни, но стихи донесли до потомков — тех, кто явился на свет после Полежаева, — его думы, чувства, его отношение к событиям, которых он был свидетелем или участником.
Потомкам сделался ясен образ талантливого поэта, его внутренний мир.
Полежаев понимал, что не по мундиру будут судить о нём завтрашние читатели. Им безразличны его чин и звание. Он понимал также, что потомки не осудят его за «грехи» — за его проступки.
Он шутил, что человек несёт свои грехи «на другой свет», как крестьянин несёт заработанную им подать — оброк — к своему господину. Он верил, что только стихи переживут его и останутся нужны, дороги и понятны в будущем светлом и справедливом мире.
С этой верой поэт жил, творил и умер.
Что ж будет памятью поэта?
Мундир?.. Не может быть!.. Грехи?..
Они оброк другого света...
Стихи, друзья мои, стихи!..
...Вы не погибнете с страдальцем:
Увидит чтец иной под пальцем
В моих тетрадках А и П,
Попросит ласковых хозяев
Значенье литер пояснить —
И мне ль бессмертному не быть? —
Ему ответят: «Полежаев...»
Прибавят, может быть, что он
Был добрым сердцем одарён,
Умом довольно своенравным,
Страстями; жребием бесславным
Укор и жалость заслужил;
Во цвете лет — без жизни жил,
Без смерти умер в белом свете...
Вот память добрых о поэте!
Чтобы быть счастливым, человек должен знать, что живёт не зря.
Полежаеву досталась необыкновенно трудная судьба.
«Вся жизнь моя — гроза!» — эти слова не случайно вырвались из-под его пера.
И всё же, вспоминая свою грозную, полную бед и страданий жизнь, Полежаев мог быть счастливым: он оставил после себя на земле прекрасный, бесценный дар.
Это поэт Полежаев. Таким нарисовала его Екатерина Ивановна Бибикова.
А это — дед и бабка будущего поэта: Николай Еремеевич и Александра Петровна Струйские. Их портреты замечательно написал славный художник Рокотов.
Но мальчик Полежаев жил не в барских хоромах.
На литографии того времени изображена крестьянская изба.
В такой избе и прошло детство поэта.
А это — уже Москва, Красная площадь, торжественное открытие памятника Минину и Пожарскому.
Когда происходило событие, запечатлённое на старинной гравюре, Полежаев учился в московской гимназии.
Московский университет.
Д. Афанасьев, художник той поры, нарисовал его только что восстановленным после пожара 1812 года.
Студент университета Полежаев сделался известным поэтом.
Но царь придумал для вольнолюбивого поэта другой «университет»: сдал его в
