Дэниел добрался до своего кабинета и обнаружил первое роковое сообщение: пришпиленную к двери записку. «Могу ли я увидеть тебя сегодня в 11:00? Будь на месте. Манганиз». Имелось немало способов не быть на месте, когда вызывает ректор, и Дэниел как раз выбирал лучший среди них, когда из двери напротив высунул свою хорьковую мордочку Нил Перкис.
— Пс-с-ст! — порыв зловонного дыхания петлей обогнул Дэниела и столкнулся с вороватыми призывами Перкиса. Дэниел нехотя пересек коридор и вошел в бункер параноика. Окна Перкиса были закрыты оберточной бумагой на тот случай, если ректор заглянет в них и захочет узнать что-то по движению его губ. Небольшой радиоприемник на столе был настроен между станций и производил статический шум для борьбы с подслушивающим устройством, которое доктор Манганиз наверняка подключил к телефону.
Перкис быстро оглядел коридор, закрыл дверь и набросил на нее прочную цепочку. Приложив палец к губам, он взял клочок бумаги и нацарапал: «С сожал. узнал о средневек. лит.»
— Что ты имеешь в виду?
Рука Перкиса лихорадочно работала на оборотной стороне клочка: «Она отсутств. в переч. курсов».
— Перкис, ты, кажется, совсем потерял рассудок. Единственное, чем могу утешить: без него тебе, возможно, лучше.
Дэниел направился было к двери, но Перкис загородил ему дорогу, размахивая университетским справочником. Дэниел взял его и быстро пролистал факультет коммуникации. О средневековой литературе там не было ни слова. Обычно она шла после смехотворных «Видов значения», которые вел Перкис. На ее месте стояло: «Связи с общественностью». Связи с общественностью! Боже правый!
Дэниел медленно вернул справочник Перкису.
— Это всего лишь ошибка. Они не могут убрать предмет, не уведомив об этом преподавателя. Даже здесь — не могут.
Перкис грустно улыбнулся Дэниелу, сунул клочок бумаги в рот, пожевал немного и проглотил.
Дэниел нырнул к двери, откинул цепочку и вырвался из бункера Перкиса прежде, чем его задушило сгущающееся марево заговора. Нащупывая ключом замок, он едва не сорвал дверь с петель, только бы поскорее попасть в свой кабинет. Он промчался через него и, повозившись с окном, распахнул его как раз вовремя, чтобы успеть предотвратить приступ астмы.
Теперь, ровно дыша в ингалятор, Дэниел немного успокоился. Из его окна была видна площадь, пересекавшая кампус, почти пустой в утренней жаре, колеблющей воздух, вместе с которым колебались, казалось, и здания. Гудрон плавился на дорожках и сочился между плитками. Бриз все-таки дохнул в окно, добрался до Дэниела, и Дэниел впервые за долгое время почерпнул из него медленно накапливающуюся силу. Она пришла возрастающим убеждением, что с курсом в грядущем году все будет в порядке. Освещенная солнцем местность под его окном была готова для последнего акта драмы, его роль в мизансцене уже обозначена и согласована; все элементы танца, причины, влияния, звезды над головой, вся направляющая их планетарная машинерия находится на своем месте. Некоторые элементы он уже видел — записка от Манганиза; другие, как старуха в соборе, оставались для него загадочными, но все они были частями одного замысла.
Когда же и как начнется последний акт? Столкновением с Манганизом? Да, будет сражение. Воодушевляющий конец! Никаких укусов и перепалок, все эти годы перемежающих его борьбу с Манганизом. Никаких придирчивых выговоров и бюрократических подвохов. Армии мобилизованы. Силы тьмы оперируют цифрами, линиями коммуникации, ресурсами и тяжелой артиллерией. Дэниел обладает большей мобильностью, умом и уверенностью. Дэниел использует партизанскую тактику. Что там говорил Ларио? «Партизан — иезуит военного дела». Так вот, этот иезуит уже нашел четырех студентов, и, если сумеет найти еще двух, Манганизу не поздоровится. Дэниел почувствовал облегчение солдата, который после долгих месяцев ожидания наконец-то присоединился к своему боевому полку. Облегчение и восторг! Он схватил со стола линейку. «Заряжа-а-ай!» — проревел он из окна, до смерти напугав малютку К. К. Сука, возникшего позади него.
— Ай-ай! Сус Ристос! Дан! — закричал крохотный кореец.
Дэниел взметнулся кругом и посмотрел на малюсенькое личико: под полумесяцем волос цвета вороньего крыла лицо К. К. Сука выглядело этюдом кружков; рот округлился в «О», равно как и глаза, обрамленные круглыми же дужками очков. Даже его маленькие ноздри расправились в совершенно круглые отверстия.
— Сус Ристос, спугал меня, Дан! Нада аспирин. Споди Сусе.
К. К. Сук тряс головой, как будто вновь хотел обрести чувства. Он свалился в кресло, театрально вытер лоб, выдернул из внутреннего кармана своей «тройки» пачку «Мальборо» с фильтром и достал губами сигарету. Черепаховая зажигалка выскользнула из кармашка для часов, мелькнула в пальцах правой руки, замерла и вспыхнула тонким пламенем. К. К. вдохнул, захлопнул крышечку зажигалки, перебросил ее сквозь пальцы обратно в кармашек и пустил длинную успокаивающую струю дыма.
— Уф. Ного луще, Дан. — Он подтолкнул очки к переносице. Дэниел смотрел на него с интересом. Он никогда прежде не видел К. К. Сука так близко, хотя знал всегда прекрасно одетого и неустанно благодушного корейца долгие годы. К. К. Сук был почти миниатюрой, и, глядя на него, в голову сами собой приходили слова «совершенная форма».
— Чем могу быть полезен, мистер Сук?
— О'кей. Я рямо делу, — К. К. так свирепо затянулся сигаретой, что его лицо свернулось вокруг нее, не считая глаз, скосившихся и увеличившихся от давления, созданного дыхательной системой. Казалось, он вот-вот взорвется, но вдруг дым вырвался из его изящно устроенных ноздрей с такой силой, что Дэниел не удивился бы, если бы К. К. умчался сквозь потолок. Затяжка настолько утешила или обессилила мистера Сука, что он немедленно успокоился и приступил к делу.
— Могу я робывать этот литератур курс, Дан?
— Если можно, мистер Сук, не называйте меня Дан.
— А-а. Некарасо имя — лано, — посочувствовал К. К., — не очень нравится, да? — Он взвизгнул от смеха и стряхнул пепел на пол.
— Вы хотите сказать, что желаете прослушать курс по средневековой английской литературе?
— Да. Получил «неуд» все редметы в ниверситете, все-все. Инженер, наук, математ, образаван, м-м-м, скуство… — Отмечая эту литанию неудач своими детскими пальцами, К. К. Сук не сводил с Дэниела исполненных грусти и надежды глаз. — Если у меня нет курс, тода мне — обратно Сеул. Литератур курс — меня еще не сключили. О'кей?
— А почему вы провалили остальные курсы?
— Гаорят «слабы глиский».
— Но если у вас «слабый английский», разумно ли вам поступать на литературный курс?
— Мой друк Ричит О'Браем гаори: это стары глиский. Не звучит, как сичас?
— Это правда.
— Мой глиский, тоже не звучит как сичас! Может, я буду очень карашо в стары глиский?
Дэниел с сомнением посмотрел на искрометного корейца. В лучшие времена он нашел бы смехотворной саму идею принять его, но при нынешнем кризисе лучше с отказом не спешить.
