1
Дэниел О'Холиген лежал неподвижно, словно мертвец на палубе, под распластанной парусиной рухнувшего шезлонга. И лишь незадолго до того, как снизошло на него внезапное умиротворение, чувство безопасности, теплоты и благословенной укромности, он смог простить шезлонг. Хотелось забыть неловкие попытки его расставить, шквал вращающихся планок, внезапно выпростанных, чтобы боднуть его в живот и, беспомощного, подбросить к небу согласно мрачным законам рычага, а потом навалиться, как беспощадный борец, алчущий легкой победы.
Увы, опять неудача; но ведь лучше попытаться и проиграть, чем проиграть, даже не пытаясь? Он знал, что не лучше, ибо достичь без усилий поражения, как и достичь без усилий чего бы то ни было, парадоксальным образом представляло бы собой выдающийся успех. Дэниел О'Холиген задумался над идеальной неудачей, а в это время земля медленно проворачивалась сквозь очередной воскресный вечер, и, фильтруясь сквозь полосатую парусину упавшего шезлонга, солнечный свет омывал его мир яркими лучами основных цветов.
Единственное, что омрачало столь ясную и счастливую перспективу, — приглушенный гул, который проникал из внешнего мира и напоминал о том, что рано или поздно придется вновь погрузиться во вскипающие кошмары Дня открытых дверей и попытать счастья с диковатыми вкраплениями городского населения, рыскающего по кампусу.
В плотном гомонящем потоке он различал голоса своих университетских коллег, которые лжесвидетельствовали в рупоры, вознося славу степеням и дипломам «Золотого Запада». Высшее образование распродавалось в киосках, палатках и ларьках, паршой покрывших Центральную площадь. Не слишком популярный товар — точные и гуманитарные науки — находился на специальной распродаже «Только сегодня!» со вступительными требованиями, усеченными до такого уровня, на котором уже не говорят «нет». Непрерывная какофония то и дело акцентировалась отдаленными хлопками и грохотом — это кудесники прикладной науки изумляли и стращали свою оторопевшую аудиторию, демонстрируя ей напряжение, возгорание и энергию. Дэниела до сих пор не покидала надежда, что в один прекрасный День открытых дверей все университетские ученые-прикладники взлетят на воздух в результате какой-нибудь чудесной пиротехнической трагедии.
Где-то справа отвратительный хор музыкального факультета низводил беззащитный отрывок из Шуберта до такой бессмыслицы контрапункта, что звуки первых же тактов навсегда пресекали наслаждение последующими. Неподалеку от того места, где лежал Дэниел, дети, насупившись, наблюдали дурацкую пьесу, разыгрываемую сотрудниками «Золотого Запада».
Черт возьми, как он ненавидел Дни открытых дверей: восемь напряженных часов бегства от человеческих нелепостей, характерных для этого провинциального городка, для этого безлюдного края, покинутого прогрессом где-то на полпути от очаровательного местечка, которым он был когда-то, к оживленному мегаполису, которым он никогда не будет.
Послышались шаги, и Дэниел замер под парусиной. Лопнул воздушный шарик. Испуганно заверещал ребенок. Крикнул подросток. Родители постращали и наказали. Дэниел испугался вдруг, как бы его не затоптали, но вскоре все умолкли, и он с облегчением вздохнул. Еще пять минут под шезлонгом, чтобы собраться с силами, и придется выбираться на белый свет.
Хотя очки и соскочили от толчка, Дэниел О'Холиген сумел-таки сфокусировать взгляд в паре дюймов от своего носа, где происходила активная деятельность в почве и среди травинок, ибо его падение на землю вызвало великий хаос в насекомом царстве, где он массивно приземлился. Тысячи лохматых щупалец и дрожащих антенн, бесчисленные хоботки, щупики, усики и жгутики сучили в воздухе, собирая срочные данные, покуда обитатели производили переучет в своей вселенной после наигорестнейшего события. Обезумевшими от страха фасеточными глазами они распознали, что на их землю сверзился великий бог вместе с таинственным радужным покровом. Сотни убитых и покалеченных. Разрушены обширные общественные постройки, тоннели, питомники, жилые кварталы. Потрясение сменилось лихорадкой, вскипающие волны муравьев носились без видимой причины туда-сюда, героически перетаскивая взад-вперед предметы во много крат больше себя. Блохи кусали друг друга, сконфуженные пауки кидались во все стороны света и, оказавшись в окружении беспорядочных скопищ гнид, принимались суетливо описывать бесконечные круги.
Бог обозрел вызванное им смятение и постарался успокоить одержимых насельников травяного царства.
«Да не устрашитесь, — сказал он. — Я явился меж вас, дабы доставить весть о предстоящем в этом семестре путешествии по волшебным полям, лесам и уделам Средневековья».
Только одно создание, казалось, прислушалось к словам Дэниела. Зеленый трипс,[1] более внимательный, чем остальные, спустился с травинки и настойчиво наблюдал за ним, покуда не был схвачен и раскушен случившимся поблизости богомолом. Богомол не спускал с бога дерзкого взора, праздно разрывая трипса на части. Он вовсе не был голоден, но поступок его оказал благоприятное воздействие на окружающих, и общая истерия прекратилась.
