– К счастью, поспать мы тоже любим.
Ларри сиял.
– Я так рад тебя видеть, Китти! Я бы и раньше приехал. Но ты ведь понимаешь.
– О, я с этим разобрался. Побаливает иногда, но, как видишь, ноги держат. Работу, правда, разрешают только сидячую.
– Вот и прекрасно.
Китти догадывалась, что мать рвется поговорить с гостем и наверняка уже где-нибудь их подкарауливает.
– Давай пока побудем здесь, – предложила она Ларри. – День просто чудный. Ты не против?
Они уселись на железной скамье у заброшенного сада и разговорились, вспоминая те несколько недель в Сассексе – недель, когда они, все трое, были вместе.
– Будто из другой жизни, а? – вздохнула Китти. – А потом все раз – и оборвалось.
– В том кровавом шоу мы потеряли больше трех тысяч человек убитыми и пленными. Теперь про него не любят вспоминать – а там ведь был сущий ад.
– О Ларри. Иногда мне кажется, что я больше не вынесу. Он вытащил из ранца газету.
– Гляди, что я привез.
Это был номер «Лондон газетт» с указом о награждении Эда. Китти стала читать, но смысл будто ускользал.
Его Величество всемилостиво жалует Крестом Виктории Эдварда Эйвнелла, лейтенанта 40-го диверсионно-десантного батальона морской пехоты. 19 августа 1942 года под шквальным огнем лейтенант Эйвнелл высадился в Дьепе… Около пяти часов… переносил раненых солдат, пересекая открытый пляж под огнем противника… отчаянно рискуя собственной жизнью… спас как минимум десятерых… отринув последнюю возможность покинуть берег… Выдержка и храбрость этого героического офицера никогда не будут забыты…
– Крестом Виктории награждают, если подвиг засвидетельствовали не менее трех человек, – объяснил Ларри. – У Эда больше двадцати свидетелей.
Китти протянула ему газету.
– Нет. Это тебе. И Памеле.
– Я знаю, что он герой, Ларри. – В ее глазах блеснули слезы. – Мне без конца об этом твердят. – Ей хотелось задать тот, измучивший ее вопрос: почему он не сел на ту последнюю баржу и не спасся?
– Он вернется, – заверил Ларри, словно прочитав мысли Китти. – Вы снова будете вместе.
– Он в лагере, в месте под названием Айхштет. Я посмотрела на карте. Это севернее Мюнхена.
– Может, через год, но он вернется домой.
– Еще год, – вздыхает она, глядя на спящую на руках малышку.
– Ну и как тебе в роли мамы? Должен сказать, тебе идет. – О, это ни с чем не сравнить. – Китти покачала головой. – Совершенно небывалое состояние. То плачу без причины, то сердце разрывается от счастья. То чувствую, что мне тысяча лет: скучно, хоть вой, и хочется снова быть юной и беспечной. Но если я потеряю ее, то умру. Как-то так, понимаешь?
– Как не понять.
– Милый Ларри. Как я рада, что ты приехал. Ты надолго?
– Поеду назад после обеда. Меня подбросил парень из военной разведки, есть тут какой-то секретный объект поблизости.
– Так скоро… – Лицо у Китти вытянулось. – Давай не будем говорить о войне.
– О чем ты хочешь поговорить?
– Я наконец добралась до той книги, которую ты мне дал. «Смотритель».
– И как тебе?
– Если честно, не то чтобы захватывает. Наверное, потому что священников вокруг меня и так хватает.
– Тяжеловата, это точно. Что-то вроде морального триллера. Сможет ли добрый, но слабый человек найти в себе мужество поступить по совести.
– Да, это я поняла. Под конец полегче пошло. Но бедный мистер Хардинг божий одуванчик. Ну и, на мой взгляд, Троллоп мог бы придумать для архидьякона наказание посерьезнее. Я ждала, что его публично унизят.
– О, да ты суровый судья, не то что я. Мне и архидьякона жалко, ведь у него есть потайной шкафчик и припрятанный томик Рабле.
– Мне так хочется верить, что в конечном счете побеждает добро, – призналась Китти. – Но согласись, в жизни так бывает не всегда.
– Значит, к этому надо стремиться.
– Ларри! – Она сжала его ладонь свободной рукой. – Как же хорошо, что ты приехал.
Его пригласили разделить скромный обед. Мистер Тил, вернувшийся из аббатства ровно в час, то и дело одаривал гостя улыбкой.
– Ну, что скажете о бомбежке Пантеллерии? Я всегда говорил, что вторжение начнется в Средиземном море. Сицилия – просто открытая дверь.
Отец и мать наперебой читали указ о награждении Эда, смакуя каждое слово.
– Если кто и заслужил Крест Виктории, так это он! – уверял мистер Тил.
– Ларри был там, – объяснила Китти, – видел его.
– Господи! – воскликнул ее отец. – Вот кому есть что рассказать! А у меня всего-то хлопот, что ремонт в аббатстве.
– Однажды война закончится, – заверил его Ларри. – Тогда нам снова захочется любоваться величественными старыми церквами и цветущими васильками.
– Ларри романтик, – улыбнулась ему Китти. – Он ведь художник.
– Художник! – разволновалась миссис Тил.
– Я люблю рисовать, – признался Ларри.
– Нарисуйте Китти, – попросил мистер Тил. – Я постоянно твержу, что надо написать ее портрет.
– Боюсь, на портрет я не решусь. Мастерства не хватит.
– Ларри пишет, как Сезанн, – объяснила Китти. – Пятнами и изменяя цвет.
– Очень точное описание, – усмехнулся Ларри.
Настал час расставания. Китти проводила друга до перекрестка, оставив Памелу на попечение матери.
– Ты ведь знаешь, к твоим работам я отношусь куда серьезней, Ларри. Я просто шучу.
– Да, я знаю.
– Спасибо, что так хорошо поговорил с папой.
Ларри поднял на нее глаза:
– Тебе, должно быть, тяжело? Без Эда?
– Пожалуй. О Ларри. Мне кажется, я начала его забывать. Это так страшно.
Китти с трудом сдерживала слезы, покуда Ларри не обнял ее на прощание. Тут она позволила себе немного всплакнуть.
– Война не вечна, – снова повторил он.
– Я знаю. Знаю, что не вечна. Я должна быть сильной ради Памелы.
Он осторожно поцеловал ее в щеку.
– Это от Эда, – сказал он. – Сейчас он думает о тебе. Он так сильно тебя любит.
– Милый Ларри! Можно поцеловать его в ответ?
Она прижалась губами к его щеке. Они замерли на мгновение, а потом, отстранившись, снова зашагали к перекрестку.
Ларри уже ждали. Когда он забрался в машину, Китти вдруг вспомнила:
– На днях пришли новости о Луизе. Она теперь хозяйка замка.
