Он осторожно прижал ее к себе, с наслаждением гладя шелковистые волосы.
— Означает ли это, что я прощен?
— Надеюсь, ты купил мебель не для того, чтобы добиться прощения? — спросила Шэрон, отстраняясь и испытующе глядя на него.
— Конечно нет. Просто я понимал, что вам с малышом она понадобится в самом скором времени, а мне доставило удовольствие ее купить, вот и все.
— Так, значит, ты… ты все-таки не хочешь отобрать у меня ребенка? Сначала я решила, что именно этого ты добиваешься, несмотря на уверения в обратном.
— Как ты могла так подумать? — упрекнул ее Рэндалл.
— Неужели непонятно? Кроме бабушки, никто обо мне по-настоящему не заботился. Трудно было поверить, что ты делаешь это не из каких-то эгоистических соображений.
— Во-первых, можно сказать, что из эгоистических. Хотел быть рядом с тобой. А во-вторых, замечу, что я, увы, дал тебе полное право подозревать меня в чем угодно и считать любые мои слова заведомой ложью. Но поверь, ты и ребенок для меня важнее всего на свете!
Шэрон закрыла глаза, просто наслаждаясь присутствием Рэндалла. Ощущать тепло его тела, вдыхать запах кожи и волос оказалось невообразимым наслаждением. Да, этот человек стал частью ее, без него она зачахнет, как цветок, который перестали поливать, потому что он никому не нужен.
— Я простила тебя много дней назад, — тихо призналась Шэрон.
Рэндалл приподнял ее лицо за подбородок и заглянул ей в глаза.
— Притворялась ты, честно говоря, мастерски. Я поверил. Радостной улыбки на твоем лице я не видел со времени пикника, не говоря уж о смехе.
Шэрон снова стало больно при воспоминании о том волшебном дне — он больше не повторится. У Рэндалла своя жизнь в Англии, его ждет работа, клиенты… За привычными трудами он позабудет испанку с английским именем… Кроме того, скоро на свет появится дитя Лесли. А просить Рэндалла относиться к ребенку племянника как к собственному было бы по меньшей мере странно. Ни один нормальный человек на такое не пойдет.
— Я не улыбалась, потому что…
«Потому что люблю тебя и боюсь остаться одной», — хотелось сказать Шэрон, но она не произнесла этого вслух. Это прозвучало бы примерно как предложение: женись-ка ты на мне, милый друг. Нечто похожее она сказала некогда Лесли, незачем повторять ошибки прошлого.
— Так почему? — настаивал ее собеседник.
— Я… беспокоилась! — выпалила Шэрон первое, что пришло на ум.
— Беспокоилась? С какой стати..
На сей раз на середине фразы остановился Рэндалл, потому что в дверь постучали. Оба резко обернулись, недоумевая, кто бы это мог быть.
Шэрон была озадачена. К ней редко заглядывали друзья: они чаще встречались либо в колледже, либо в церкви, либо где-нибудь еще.
— Может быть, это посыльный или один из моих учеников? — предположила она.
Рэндалл оглядел доставленную мебель и с сомнением покачал головой.
— Вряд ли посыльный. Схожу-ка я посмотрю.
Шэрон же устроилась на диване поудобнее. Взяла маленького плюшевого мишку из колыбельки и стала его рассматривать, как вдруг услышала резкий возглас Рэндалла:
— Что ты здесь делаешь?
Удивил ее не столько сам вопрос, сколько металлические нотки в голосе, который она привыкла за последние дни слышать нежным и ласковым.
— Кто это? — спросила Шэрон.
Рэндалл вновь появился на пороге гостиной, и выражение лица его было на редкость мрачным. А при виде того, кто вошел следом, Шэрон едва не стало дурно. Это был Лесли.
— Здравствуй, — просто сказал он.
Она некоторое время потрясенно смотрела на него, а он, как ни в чем не бывало, подошел ближе. Надо же, Лесли совсем не изменился. Те же светлые волосы, разделенные на прямой пробор, дорогие брюки и ботинки, золотые часы на запястье. Самоуверенность, написанная на лице. Все то же самое, что и девять месяцев назад. Но теперь она смотрела на него другими глазами. По сравнению с Рэндаллом это был просто богатенький мальчик, маменькин сынок, который хочет от жизни лишь развлечений и даже не подозревает, что такое настоящая любовь.
— Что ты здесь делаешь? — Шэрон неосознанно повторила вопрос его дяди.
— Я… — Лесли оглянулся на Рэндалла. — А что ты здесь делаешь, дядя?
— Тебе не кажется, что сначала следует ответить на вопросы леди? — холодно спросил тот. — Чему только тебя учили в детстве, племянничек?
«Племянничек» покраснел, и стало ясно, что присутствие Рэндалла лишает его обычной уверенности в себе. Он чувствует себя жалким воробышком.
Мне нужно было поговорить с тобой, Шэрон, — невнятно пробормотал Лесли.
— А ты когда-нибудь слышал о такой вещи, как телефон? Неужели так жаждал меня лицезреть, что бросился в Испанию?
— Я хотел спросить тебя кое о чем лично. Решил, что хоть это-то, по крайней мере, должен сделать, поскольку… довольно давно тебя не видел.
— Ты хотел сказать: «С тех пор как бросил тебя беременной, и как ни в чем не бывало вернулся в Англию, и зажил лучше прежнего»? — спросил Рэндалл, в голосе которого снова зазвенел металл.
— А ты что знаешь об этом? — удивился Лесли.
— Достаточно.
Племянник попереминался с ноги на ногу и наконец попросил:
— Дядя, ты не мог бы оставить нас наедине. Я хочу обсудить довольно личный вопрос, касающийся только нас с Шэрон.
Рэндалл вопросительно посмотрел на молодую женщину.
— Мне выйти?
В последние дни Шэрон очень нуждалась в нем, но до этого самого момента не понимала, как много значат для нее его доброта, сила и более всего — любовь. Не будь она уверена, что Рэндалл не позволит ей подняться, Шэрон непременно подошла бы к нему.
Вместо этого она покачала головой и ответила:
— Нет. Все, что предназначается для моих ушей, может слышать и Рэндалл.
Лесли перевел взгляд с нее на дядю и обратно.
— Так, значит, у вас…
Словно прочитав мысли Шэрон, Рэндалл сел на диван рядом с ней.
— Ну же, давай выкладывай, ради чего пришел, племянничек!
Лесли глубоко вздохнул и начал говорить. Зная его, молодая женщина усомнилась, что он чувствовал бы себя неловко, разговаривая с ней, — помогла бы обычная самоуверенность. Но присутствие дяди меняло дело.
— Я недавно… заключил помолвку.
— Твоя мать уже сообщила нам об этом, — сказал Рэндалл.
— И ты… — На лице Лесли отразилась едва ли не паника. — Ты ведь не сказал ей ничего про Шэрон?
— Только по одной причине. Не хотел причинять боль ни сестре, ни самой Шэрон.
— Ох. Ну и хорошо. Мама не поняла бы меня.