пляж, авиационной школы морских и сухопутных машин недалеко от города Фу-Чжао перед утренними полетами к русскому инструктору подошел рослый китаец в безукоризненном европейском костюме и, сняв шляпу, спросил – не может ли господин инструктор ответить на несколько вопросов.
– Если успею за полчаса: в шесть начинаются полеты.
– О, вполне! Я хотел бы спросить вас: какой аэроплан считается более трудным для изучения – сухопутный или морской?
– Сухопутный.
– Правда ли, что посадка есть труднейший этап полета, требующий максимального напряжения нервов, уверенности в себе, точного глазомера и большого опыта?
– Первое время – да.
– А подъем?
– Подъем только требует чуткого управления ногами в течение нескольких секунд разбега.
– А потом?
– А потом аппарат в воздухе. Центр внимания переходит на ручку, которой вы не даете машине упасть на крыло, спикировать на нос или сесть на хвост.
– Сколько времени потребуется энергичному человеку, обладающему настойчивостью, упрямством и большими деньгами, изучить только подъем на гидроплане, хотя бы на тысячу метров?
– Если вы сможете подняться на один метр, вы подниметесь и на тысячу – это зависит от состояния вашего сердца и нервной системы, а подниматься, например, на этой машине, с широким шасси, почти не требующей ножного управления, вы можете через две недели при двух часах ежедневной тренировки – утром и вечером.
– Могу я начать сегодня?
– Условия приема таковы: вы должны обладать безукоризненным здоровьем, должны быть физически сильны и уплатить в канцелярию авиашколы 1500 долларов из расчета 50 долларов в час как экстра.
Китаец вынул золотое перо, заполнил бланк в чековой книжке и подал инструктору.
– Охотно плачу 3000 долларов. Я абсолютно здоров – посмотрите на меня и мою фигуру, а что я силен, то вот вам образец моей силы.
Он подошел к пяти выводным, которые с трудом волокли хвост шестиместного лимузина дюралюминиевого «Юнкерса-13», взялся за костыль и, стиснув зубы, поднял хвост одной рукой.
– Осторожнее. Опрокинете на капот!
Китаец намеренно медленно опустил хвост «Юнкерса» на землю.
– Могу я быть летчиком?
– Да, да, безусловно, если пройдете медицинский осмотр. Ваше имя?
– Ван-Яо-Чен.
* * *
Через неделю, спустя четырнадцать полетных часов, Ван уже сносно водил машину в воздухе, а на двенадцатые сутки свободно отрывался от воды.
Не раз удивлялся инструктор. С таким вниманием и рвением его ученик наблюдал за приборами и еле заметными движениями ручкой и ножными педалями во время взлета и горизонтального полета, а при посадке поспешно бросал управление и закрывал глаза.
Не будь этой странности у Вана – из него вышел бы способный летчик.
Каждое утро и вечер, задолго до полетного времени, он приезжал на аэродром, распоряжался выводкой машины, сам выверял мотор и следил за уровнем бензинового бака.
К этому все привыкли.
Вечером на пятнадцатые сутки Ван-Яо-Чен приехал с каким-то красивым европейцем в военной форме и отрекомендовал его инструктору: «Мой новый приятель – страстный поклонник авиации, член всех существующих аэроклубов, но, к сожалению, не летчик».
Потом повернулся к ангару и властно крикнул: «Выводить машину!»
Офицер, заинтересованный поплавками гидроплана «Юнкерса», подошел к понтонам, а Ван обратился к инструктору:
– Скажите, пожалуйста, если гидроплан на высоте 1000 метров потеряет управление, он падает в воду и тонет?
– Сначала он разбивается об воду, как об землю, а затем уже тонет.
– А поплавки?
– Поплавки разбиваются в первую очередь.
– Благодарю. Не знаете ли вы, сколько стоит ваша машина?
– С пошлиной и пересылкой из Германии – 60 тысяч.
– Весьма благодарен. Можно лететь?
– Да, пожалуйста.
В этот вечер Ван оторвался прекрасно и спокойно вел машину на 1000 метров.
* * *
На другой день в шесть без четверти утра инструктор, подъезжая к аэродрому, с удивлением увидел набирающий высоту «Юнкерс-13».
Дав автомобилю полный ход, он быстро доехал до ангара, у которого стояли выводные, мотористы и механики, растерянно наблюдающие за спиральным полетом гидроплана.
– Кто летит?
– Ван-Яо-Чен и вчерашний офицер.
– Что он говорил вам?
– Ничего. Никто не ожидал этого. Просил передать вам письмо.
Вскрыв конверт, инструктор увидел в нем чек на 60 тысяч долларов и записку.
«Дорогой господин, – писал Ван, – сегодня утром я отомщу человеку, который отнял у меня больше, чем жизнь. Когда альтиметр покажет 1000 метров, я расскажу своему врагу, кто я такой, какое зло он причинил мне и что ожидает нас, когда я не имею ни малейшего понятия о посадке. Я раньше хотел просто пристрелить его, но это чересчур скучно, да и смерть короткая. Нет, я хочу видеть, как он будет метаться, привязанный к кабинке; я хочу долго наблюдать за выражением его глаз при приближении моря и смотреть, как поднимаются его волосы.
Простите за причиненные вам беспокойства и неприятности. Ваш Ван-Яо-Чен».
* * *
Около часа «Юнкерс» ходил по кругу на высоте 1100–1200 метров. Отошел в море, километра на два от берега, и взмыл носом, почти встал на хвост, секунду поколебался и скользнул на крыло.
С полным мотором, описав громадную кривую, «Юнкерс», прогрессивно увеличивая скорость, перешел в отрицательный угол и, на мгновение сверкнув на солнце крыльями, врезался в волны.
Поднялся столб воды, как от разорвавшегося снаряда, и море поглотило и Ван-Яо-Чена, и его врага офицера, который отнял у Вана больше, чем жизнь.
ЧЕМПИОН МИРА
В этот ясный солнечный июньский день Максиму Себастьянову не повезло. Не помогло ему и свидетельство об успехах и поведении, где отчетливо красовались пятерки по всем предметам. Виной всему – его однокашники, которые месяца два убеждали его в том, что перешедшим в шестой класс «реалки» курить разрешается.
Курить, может быть, и разрешалось, но только не ему.
Брр, какая мерзкая сцена! Сначала ледяной голос отца – стальной тон прокурора окружного суда, которым он привык обрисовывать случайного мелкого воришку как профессионального грабителя и несомненного убийцу в ближайшем будущем… Его отец во всем видит ужас. Так и здесь – в его курении…
Грозный окрик, унизительный процесс раздевания и… жестокая порка с приговариваниями:
– Курить?! Вот, тебе курить!.. вот тебе курить…
Было больно, но Максим героически терпел молча. Боже сохрани! Он знал, что недалеко от раскрытого окна отцовского кабинета, в котором происходила экзекуция, в саду на скамье сидит Ляля Зиминская.
Наставив плеткой достаточное количество багровых иероглифов, отец Максима, уставший и запыхавшийся, тяжело опустился в свое глубокое кресло.
Максим взял со стула часть своего костюма и намеренно громко, чтобы слышала Ляля, спросил:
– Надеюсь, папахен, вы удовлетворены?
Еще пять-шесть ожесточенных ударов, выдержанных Максимом со стойкостью Муция Сцеволы…
– Теперь можно одеваться?
– Вон!
– Разрешите только одеться?
– Вон!..
Максим оделся, галантно раскланялся с отцом, вышел в сад и, подойдя
