к окну кабинета, сказал:
– Да-с, господин прокурор, вы – не Плевако: ваши доводы мало согласованы с логикой.
В этот же момент он быстро нагнулся: мимо его головы пролетело пресс-папье.
Максим прекрасно знал темперамент отца, знал, что пароксизм гнева уже прошел и наступила реакция, поэтому он спокойно отыскал в траве пресс-папье и, подавая его отцу, спросил:
– Помешал вам работать? Какой-нибудь сложный судебный процесс?
Отец погрозил ему пальцем:
– Ты кончишь жизнь на виселице.
– Боже, какая старая заключительная формула! Неужели вы не можете сказать ничего нового?
* * *
С шестого класса по совету и рекомендации директора Максим начал репетировать своего одноклассника по «реалке» – капризного и избалованного Самсона, сына князя Галиани.
Гордый и самолюбивый Самсон сначала с презрением относился к своему репетитору, часто ссорился с ним, придирался и, не терпевший в чем-либо первенства над собою и контроля, в конце концов незаметно и постепенно сдался и подпал под полное влияние Максима.
Здесь сыграла роль математика, в частности алгебра, которая так трудно давалась Самсону. Он почти с благоговением смотрел на Максима, когда тот, вызванный к доске или во время письменных работ, так просто, легко и играя распоряжался цифрами, буквами и знаками.
Самсон, с горячностью вспыльчивой натуры, взялся было за учебники, но вскоре же понял, что одного желания еще недостаточно. Но все же, когда подошли рождественские каникулы, у Самсона по всем предметам во второй четверти стояло круглое три.
Отец Максима получил письмо от князя Галиани, в котором князь выражал свою благодарность молодому репетитору и приглашал Максима на детский вечер и елку в первый день Рождества.
– Смотри же, – наставлял отец, – веди себя прилично. Не забывай, что вокруг тебя – высший свет. Главное – не суйся со своим языком: пока не спросят тебя – молчи.
– А если за весь вечер никто не спросит меня, я должен разыгрывать роль истукана?
– Ну и язык же у тебя!.. Сплошное несчастье!
Максим надел новый мундир, новую шинель и пешком направился к огромному особняку Галиани. Подойдя к дому, он услышал смех и визг: на площадке в саду собравшаяся детвора играла в мяч.
Самсон через решетку увидел Максима, махнул ему рукой и, обращаясь к своим гостям, сказал:
– Господа, посмотрите, идет новый Ньютон, Менделеев и Ницше. Математик, химик и философ. Эй, профессор, лезь прямо через забор!
«Профессор» полез было, но вспомнил, что на нем новый костюм и, во избежание всяких недоразумений с отцом, вошел через калитку.
– Довольно в мяч! – командовал Самсон, – давайте брать города!
– Давайте. Ура, ура!
– Я – главнокомандующий римскими легионами. Максим, выбирай себе помощников для единоборства со мной!
– Во-первых, единоборства с помощниками не бывает, а во-вторых, я и без помощников с тобой справлюсь.
– Что! Без помощников? Ха-ха-ха! Господа, послушайте! Максим – один против меня. Ха-ха! Ну что ж, давай. Посмотрю я, каков ты в кулаке?
Самсон подбежал к Максиму, схватил его за руку и через секунду сам перелетел через плечо, больно ударившись ногами о землю.
– Это – тур-де-бра. Неправильно! Требую реванша! Давай по-русски!..
– Мне хоть по-персидски.
Максим осторожно взял сопротивляющегося Самсона за пояс, поднял его и опустил на землю на обе лопатки.
– Ура! Заикин! Поддубный! Философ и чемпион мира!
Под смех приятелей Самсон сконфуженно отряхнул шинель и сказал:
– Господа, прошу в комнаты.
Осмотрев свой костюм, Максим обнаружил, что нижняя пуговица его мундира вырвана с мясом. Пока он отыскивал ее, гости вошли в дом.
Раздевшись, Максим по широкой лестнице поднялся в зал второго этажа и у колонны увидел группу гимназисток. В центре стоял Самсон, с жаром говоривший о чем-то. Максим издали услышал вопрос Ляли Зиминской:
– Это – Максим Себастьянов?
– Ну да. Сын какого-то полицейского, вроде прокурора. Вечно хвалится своей силой…
Максим подошел к ним. Все сразу притихли.
– Зачем вы говорите неправду, Самсон? Ведь вы до сегодняшнего дня ничего не слышали о моей силе. Вы говорите, что я сын полицейского? Предположим. Скажите, кто из миллиардного населения земного шара может упрекнуть меня в том, что я родился в семье мелкого чиновника? Вам я тоже не советую кичиться своим титулом, потому что происхождение человека – дело слепого случая. Нехорошо, нехорошо, Самсон! Видите, вам самому стыдно!
Максим повернулся, спустился с лестницы, оделся и пошел домой.
У крыльца встретил отец.
– Уже? Опять натворил что-нибудь?
– Ничего не натворил, просто уличил во лжи Самсона.
– Как? Ты осмелился сказать сыну князя?..
– Господи! Причем же здесь титул, когда он – лжец?!
– Да ты расскажи толком, басурман ты этакий!
Максим рассказал, как было дело.
Отец схватился за голову:
– Что ты наделал?! Я так и знал! Ты завтра же вылетишь из гимназии.
– Я ничего не наделал, ты ничего не знал, а из гимназии я не могу вылететь, потому что я учусь в реальном училище. Заниматься с Самсоном я не буду: пусть ищет в репетиторы эрцгерцога или генералиссимуса.
– Ты кончишь жизнь на виселице.
– Боже, какая тоска!
* * *
Выпускные экзамены происходили в присутствии попечителя учебного округа и десятка ассистентов из учительского института.
Сегодня – математика.
Попечитель торжественно вскрыл секретный пакет, извлек оттуда два листа – темы – и передал их преподавателю математики. Одна тема – для сидящих на правой стороне парты, вторая – для сидящих слева. Обе задачи были весьма сложные. Времени – два часа.
Максим через двадцать минут подал свою работу и от нечего делать решил и вторую задачу. На передней парте, по левую сторону, сидел Самсон. Он схватывался за виски, писал, разрывал написанное, начинал снова и беспомощно озирался по сторонам.
Математик обратился к Максиму:
– Себастьянов, вы закончили свою работу и можете идти. Поздравляю!
Максим быстро наклонился к сидящему рядом ученику, ткнул в его руку решение второй задачи и сказал шепотом:
– Передай Самсону… только не говори, от кого.
Вечером князь Галиани с сыном приехали к Себастьяновым.
Взволнованный и немного испуганный отец не знал, куда усадить и чем потчевать знатных гостей.
– Я очень благодарен вашему сыну, – говорил Галиани за столом, когда растерявшийся и запыхавшийся хозяин наконец сел рядом, – без него моему Самсону пришлось бы еще год посидеть в классе. Нравится мне и то, что ваш сын хотел сделать доброе дело, оставаясь в стороне из скромности. Похвально, хорошо!
– Хорошо, да не совсем! – вставил Максим.
– Что? – побледнел отец.
– Я говорю, что мой поступок хорош по отношению к своему погибающему однокласснику, но весьма плох по отношению к педагогическому персоналу.
– Ваше сиятельство! – всплеснул руками отец. – Не слушайте его! Такой дерзкий язык. Форменный декабрист!
– Дерзкий, может быть, – сказал
