выдержала Варвара, обращаясь к телефону как к живому свидетелю.
– Да, наверное, Варварушка, – послышался слабый голос Екатерины, – я мало, что помню, но храм я поджигать не собиралась. Просто зашла помолиться, и меня даже не удивило, что церковь была открыта. Ты же лучше всех знаешь, в каком я состоянии тогда была…
– Этого не может быть, – тихо проговорила Варвара, как будто услышала признание в поджоге.
– Но это ещё не всё, – продолжил священник, – через несколько минут вслед за ней из храма вышел Виктор и убежал в другую сторону. И теперь, мне кажется, все точки в этом деле должен расставить именно он, а мы уже позже постараемся сделать окончательные выводы.
В телефоне раздался удивлённый голос матушки:
– Я там никого не видела и не слышала.
Как он там оказался?
Виктор решительно встал и обратился к матушке, пытаясь говорить в телефон:
– Это я открыл дверь, матушка, чтобы поджечь храм!
– Зачем? – это уже был голос отца Николая всё по той же громкой связи.
– Чтобы отомстить за Ваше хамство и грубость, – еле сдерживал себя Виктор и, немного успокоившись, добавил: – И за Варвару…
Наступила пауза, во время которой отец Иоанн наконец–то сел на своё место, а Варвара вышла из кухни, не желая слышать и видеть, что будет дальше происходить. Её никто не удерживал. Все прекрасно понимали состояние хозяйки дома. В поджоге обвиняются два человека, которые были наиболее близки к ней на этом жизненном отрезке. И если в отношении матушки – это просто дружба, то к Виктору она относилась совсем по–другому, но так же, как и он, не хотела признаваться в этом даже самой себе…
– Простите меня, Виктор, – извинился телефон твёрдым и искренним голосом отца–настоятеля.
Но Виктор как будто не слышал слова священника и продолжал рассказ дальше:
– Я поставил бутылку на пол и решил сначала зажечь лампадку, а потом от неё и весь храм, облив его бензином, – голос его начал дрожать и выдавать явное волнение, – но только загорелась лампада, как кто–то вошёл в храм. Я успел спрятаться за лавкой, чтобы меня не заметили. В темноте было трудно разобрать, кто же это был, но по голосу я узнал матушку, которая зажгла свечку от лампадки и стала молиться. Сначала её голос был слабым и каким–то не уверенным. А потом всё громче и сильнее, и я стал вслушиваться в слова её молитвы. Я таких молитв никогда в своей жизни не слышал! У меня потекли слёзы, и я стал плакать вместе с ней. От слов, которые она произносила, я хотел рыдать во весь голос и кусал себе руки, чтобы она меня не услышала. Матушка разговаривала с Богом, и я это чувствовал всем своим сердцем и душой. Такого состояния я не испытывал никогда в жизни! Я не помню всех слов, которые она произносила, но это было что–то потрясающее, и мне казалось, что матушка светится каким–то необыкновенным огнём. Таким голубым и светлым, как утренний снег…
Потом она повернулась и ушла, погасив только свою свечку, а лампадку почему–то оставила гореть. Я не мог сразу встать, потому что мне стало очень стыдно за свой поступок. Я даже не мог пошевелиться от страха. Мне было так больно за своё бесовское желание сжечь храм, что я готов быт тут же провалиться на месте! Но всё–таки, помолившись, я нашёл в себе силы подняться, подойти к лампаде, чтобы её потушить, и вдруг нечаянно ногой задел бутылку, из которой стал вытекать бензин. Только я хотел быстро её поднять, как случайно, уже рукой, зацепил подсвечник, который упал рядом со мной. Я не знаю, что было потом… и я не помню, что было со мной. Я побоялся трогать подсвечник и бутылку, и пулей вылетел из храма.
– Но там была вода, – прервал Виктора следователь Володя.
– Значит, сильного возгорания быть не могло.
Виктор замолчал и сел на своё место. Он больше не мог говорить, с трудом переводя дыхание. У него не было ответа на замечание Владимира…
– Ну, почему же, – возразил отец Иоанн, – там была вода, перемешанная с остатками бензина, и поэтому всё могло воспламениться от огня и масла, которое вытекло из лампады.
– Вполне вероятно, – согласился Владимир, удовлетворённый ответом.
На несколько минут в доме установилась полная тишина. Телефон на столе молчал так же, как и все участники совещания. Казалось, что уже всё было ясно и осталось только зачитать «приговор», чтобы со спокойной совестью разойтись по своим делам.
Отец Иоанн прервал это молчание, взяв телефон в руки, и спросил матушку с братом: «Теперь вам всё ясно?» Ответа не последовало, и отец Иоанн, немного помедлив, выключил громкую связь. Он понимал, в каком состоянии находятся сейчас его брат с женой, и решил больше их не тревожить. Всё–таки они в больнице, и отец Иоанн уже пожалел, что придумал это заочное общение по телефону. Это было не совсем разумно. «Ну, что сделано, то сделано» – вздохнул отец Иоанн, и решил расставить все точки в этом довольно запутанном деле.
– Итак, дорогие друзья, пожалуй, нам теперь всё ясно. Этот пожар – стечение грустных и необъяснимых обстоятельств без злого умысла, хотя он первоначально и присутствовал у Виктора.
Взгляды многих сосредоточились именно на нём. Только отец Никита не хотел видеть своего племянника. «Стыд–то какой!» – переживал старый священник, хотя прямая вина, по сути, была снята с Виктора, но намерение–то его было очевидным. А теперь из–за этой бутылки стыдно и за самого себя…
– Значит, матушка своей молитвой спасла храм, сама того не осознавая, – сделала вывод Ольга, для которой все эти разговоры были настолько непривычными, что она даже не знала, как на них реагировать, но всё–таки попыталась закончить свою мысль: – Получается, что прямых виновных в этом пожаре всё–таки нет.
– И что будем с Вами делать, Виктор? – довольно добродушно спросил отец Иоанн, поддерживая духовный смысл вывода Ольги.
«Про молитву – это она круто сказала!» – удивился отец Иоанн, восхищаясь девушкой.
– Вызывайте полицию и дело с концом, – смело заявил Виктор, когда увидел входящую на кухню Варвару. – Раз виноват, то готов отвечать по закону.
– Да нет здесь состава
