— вновь раздался голос Аверина. Тон его стал более жестким. — По коням!
Мы уже сидели в седлах.
Кони, словно предвкушая опасность, били копытами по стылой земле. Пар, исходящий из их ноздрей, оседал легким инеем на шерсти. Отчего кони были похожи на сказочных драконов. Да и мы, седоки, с нашим нарастающим желанием отомстить за смерть всех убиенных красными и в особенности за родственников Харлампия, сейчас походили на всадников Апокалипсиса. Реальность двоилась, картинка наслаивалась, подсказывая новое видение. Я ощущал себя белым рыцарем, как из сказки рассказанной мамой в детстве. Я не вольно заоборачивался по сторонам: надуманные образы стали медленно таять, превращаясь в серые фигуры солдат. Аверин молча кивнул, указывая направление, отряд тронулся вперед.
Харлампий медленно поднялся с колен, перекрестился и молча, не подымая головы, прошел к своему коню.
— Знаю, Харлампий, — вставил я, охрипшим голосом, нарушая субординацию, но Аверин сделал вид, что ничего не произошло. — Знаю, что в душе у тебя. Поверь, отомстим за их смерть.
Урядник буркнул в ответ, не смотря в мою сторону, и тяжело сел в седло. До меня лишь донесся отрывок фразы из которого я понял, что утешение сейчас не только бесполезно, но вредно. За время нашего знакомства я мог более-менее узнать характер Харлампия. Он был сродни тому суховею, что дует в родной ему донской степи. То тихий, лишь касающийся верхушек седого ковыля, то безудержный, срывающий высохшее перекати-поле и гоняющий его остервенело по бескрайним просторам. Зная об этом, я не стал лишний раз бередить душу казака своими словами и, подняв ворот бекеши, ткнул задниками сапог в бока своего коня. Тот недовольно фыркнул, и рванул с места легкой рысью, догоняя отряд. Через минуту я обернулся, чтобы посмотреть на урядника. Но он, словно вихрь, промчался мимо меня, обдав морозным воздухом. Спустя мгновение, урядник уже нагнал Аверина и что-то говорил ему, то и дело жестикулируя руками. Я пришпорил своего коня, переводя его в галоп. Не хотелось отстать от своих, к тому же ветер в степи усиливался, приводя заснеженный покров степи в движение.
— Не могу я этого позволить, Харлампий! — донеслось до моего слуха, когда я поравнялся со своим отрядом.
— Ваше благородие, комар носа не подточит. Пройдем швидко и делов нема, — настаивал на своем Казимиров.
— Понимаю, урядник, — Аверин был несгибаем. — Все прекрасно понимаю. Но эмоциями бои не выигрывают.
— Хотя бы одного пустите, — не унимался Харлмапий.
— Урядник Казимиров, — резко оборвал казака подпоручик. — Слушай мою команду. Занять свое место в конном строю, и приступить к исполнению непосредственных обязанностей.
— Слухаю! — сдался наконец Харлампий, с трудом выдавив из себя это «слухаю». Желваки на его скулах заходили ходуном. Хлестнув коня, Харлампий поскакал вперед, оставаясь глазами и ушами нашего отряда. Надо отдать должное. Несмотря на взрывной характер, дисциплина у урядника в его взводе была, как говорится, на высшем уровне. И следовать порядку он требовал не только от своих казаков, но и, в первую очередь, от себя самого. И поэтому, как бы не тяжела была ноша утраты, и как бы не велико было желание отомстить за убиенных родственников, урядник Казимиров не мог нарушить приказа, и пойти в разрез с решением своего командира.
Я кивнул вопросительно Аверину, мол в чем дело? Тот, слегка придержав коня, поравнялся со мной. Негромким голосом произнес:
— Представляешь, Михаил, — это был первый раз, когда Аверин обратился ко мне по имени и на «ты». И сие могло означать лишь то, что врата нашей дружбы распахнулись настежь. Такое могло быть или после долгого знакомства или же, если учесть военное время, перед критическим моментом надвигающейся опасности. Об опасности думать не хотелось, ее и так было в последнее время хоть отбавляй, а вот то, что наше долгое знакомство наконец переросло в дружеские отношения, вполне было мне на руку.
— Понятия не имею, — отозвался я, понимая, что Аверин хочет мне поведать о причине их короткого спора с урядником.
— Харлампий наш в бой безудержно рвется, — продолжил подпоручик. — Предлагал молниеносный рейд в тыл красным.
— Понятно его рвение, — отозвался я.
— Вполне согласен, спорить не буду, — спокойным тоном произнес Аверин. — Но представь себе этот момент.
Я старался мысленно представить, как наш маленький отряд врезается в тыл красным. Как падают один за другим враги, сраженные шашкой или метким выстрелом. Как бегут уцелевшие в панике. И с каждой такой мыслью во мне креп дух воина. Я хоть сейчас был готов лететь с урядником Казимировым, и разить красную сволочь, истреблять ее дочиста. Если до последнего момента у меня и витала тень сомнения в праведности этой войны, то с события, произошедшего на хуторе, я перешел грань между красным и белым. Я вышел за флажки. Собственной рукой я уничтожил свое прошлое. Мишка-комсорг с писклявым голоском — командир мародерского отряда красных, убил во мне веру в тот самый коммунизм, чему меня учили чуть ли не с рождения. А я убил этого Мишку. В его лице для меня умерли идеалы пятиконечной красной империи.
— Михаил? — голос проник в мое сознание издалека.
— А? Что? — невнятно отозвался я.
— Ты где? — Аверин внимательно смотрел на меня.
— Здесь, — уточнил я сам для себя и добавил. — В мыслях о рейде.
— И ты туда же? — спросил серьезным тоном подпоручик. — Ну ладно, Казимиров, у него трагедия, но ты же офицер! Ты же должен…
— Нет, — ответил я, не дав договорить Аверину. — Рейд — довольно сумасбродное решение. Такими силами мы
