радовалось вместе со мной.
«Однако хозяин поместья – большой шутник!»
– Что там дальше у Пушкина… «У Лукоморья дуб зелёный… Златая цепь на дубе том…» – я вглядывалась в густую листву, надеясь увидеть цепь из золота, но там, конечно, никакой цепи не было.
«Шутник!»
Некоторое время я разглядывала могучее древо и небольшой участок газона, попавший в ракурс отверстия. Вокруг ни души, в «Скорой» тишина, и ворота закрылись за мной, как по волшебству.
«Шутник!»
Я оказалась запертой в пропилеях между двумя рядами кованых решёток. Я подошла к воротам и прижалась грудью к чугунному литью. По обе стороны от пропилеи стояла высокая крепостная стена, украшенная пилястрами. С одной стороны она изгибалась и уходила по склону вниз, а с другой – наоборот, поднималась и скрывалась в глухом бору. Я невольно загляделась на монолит крепостных стен, не уступавших по мощи и высоте Великой китайской стене.
– Эй! Э-э-э-эй! Кто-нибудь! – крикнула я в сторону «Скорой», но в машине, похоже, никого не было.
«Надо выбираться!»
Боковые двери пропилеи, распахнутые настежь, открывали вход в потерны – длинные сводчатые коридоры, наподобие винных погребов, уходящие в темноту.
Пропилеи, стены и потерны выглядели, как и надлежало выглядеть старинным сооружениям – величественно и несколько потрёпанно. В стенах, поросших мхом, вьюном-граммофончиком и мышиным горошком, кое-где выпали и рассыпались в пыль камни. Но внутри пропилеи всё было в целости-сохранности: петли в воротах и дверях смазаны, потолок побелен, стены оштукатурены, решётки покрашены, в мраморных вазонах высажены вьющиеся розы, заботливо присыпанные на зиму мульчёй у корней.
От кирпичных сводов потерн веяло подвальным холодом и сухим, неподвижным воздухом.
– Куда идти, направо или налево?
Эхо несколько раз повторило: «Налево! налево!»
И я пошла налево.
У входа в потерны горел факел. Он чуть потрескивал и дымно чадил. Никогда не держала факела в руках, но вспомнив, как это делают в фильмах, я вынула факел из основания в стене.
В круге света краснели кирпичи свода и стен, чистые, без паутины, и я немного успокоилась – значит, потернами постоянно пользуются и следят за помещением.
Я быстро пошла вперёд.
Впереди мелькнул слабый свет, он вспыхнул сильнее и ярче, и я прибавила шагу. Почти бегом добралась до освещённого места. Здесь сходились в одно три ответвления потерн. Сверху яркий дневной свет освещал их через небольшое круглое отверстие в потолке. Снаружи отверстие было закрыто решёткой.
Я не знала, по которой из потерн мне нужно идти, поэтому решила вернуться назад. Но развернувшись, увидела ещё три потерны и теперь совершенно не представляла, из какой я вышла – все три были выложены одинаковым узким глянцевым кирпичом, потемневшим от времени.
Теперь я действительно испугалась. Я стояла в круге света, а со всех сторон надвигался мрак, холодный и безжизненный, полный мерзких звуков и шуршания крыс.
«И поделом тебе!»
Про себя я не стеснялась в выражениях.
«Дурёха наивная! Никто тебя не найдёт! Ты навсегда останешься гнить в этом древнегреческом лабиринте! И всё из-за жадности!»
– Господи! – вслух взмолилась я. И эхо гулко ответило мне во всех коридорах разом.
Когда эхо стихло, ко мне вернулась способность соображать.
«Только не кричать! И не говорить! Даже не шептать! Так меня никто не найдёт!»
«Нужно мыслить логически… Факел у входа кто-то повесил… в потернах чисто… значит, ими пользуются. Вопрос, как часто? Если раз в неделю – то плохи мои дела, если реже – то хуже некуда… а если каждый день?»
«Стоять и ждать? Нет, ждать я не стану. Нужно довериться своему чувству…»
Я замерла, прислушалась. Откуда-то издалека, снаружи, где солнечно-лимонный воздух растворялся и плыл в верхушках тёмных елей, прилетел и коснулся лица слабый сквозняк, послышалось лошадиное фырканье и топот звонких копыт.
«Хорошая лошадка!»
Я устремилась в недра центрального коридора вслед за неизвестным спасителем. Через минуту показался белый свет в конце потерны – яркий факел освещал выход из тоннеля.
Вырвавшись из потерны на дневной свет, я зажмурилась и стояла так, пошатываясь, некоторое время, привыкая к дневному свету и чистому воздуху. Ну и страху я натерпелась!
– Э-э-э-эй!!! Как там тебя… коняга! Спасибо! – крикнула я в чёрное жерло потерны.
* * *
Выход из потерны прятался в густых кустах бузины. Сквозь плетень из тонких веток я увидела большой особняк времён Александра II. За ним поднимались сторожевые башни средневекового русского кремля.
Сложенный из серого камня, кремль врастал в скальную породу так же молчаливо и монументально, как еловый бор, оседлавший песчаный берег небольшого лесного озера под стенами. Дранка на башнях потемнела от времени, но каменные ступени, идущие наверх к зубцам, светились новой побелкой. Зубцы с человеческий рост стояли плотно, ровно. Из прорезей между ними свешивались флагштоки с треугольными полотнищами флагов. Вероятно, сверху открывался отличный вид на округу и жёлтые лоскуты полей.
Я огляделась. Справа длинная туевая аллея убегала вниз с холма далеко в парк. В отдалении за каменной кладкой вытекала из леса блестящая на солнце, жёлтая лента грунтовой дороги. Перед лесом светлели одинокие берёзы, под железными листами кровли стоял небольшой сельский навес с цилиндрами сухого сена, факелы осин вспыхивали яркими свечками на фоне тёмного леса.
Особняк, окружённый со всех сторон бордюрами, пышными кустами и высокими туями – яркий образец классицизма, – с кремлём и парком не соперничал. Наоборот, дворец удачно подыгрывал и башням, и природе вокруг и являлся неотъемлемой частью ландшафта.
Лимонное солнце и тут потрудилось над целостностью пейзажа: особняк и высокие башни за ним растворялись в светлом воздухе и мерцали, как ми-раж.
И всё же главным в этой удивительной компании, вокруг которого кружился весь ландшафт: кремль, кусты, деревья, клумбы, бордюры, птицы, животные, поля и лес, – был «дуб зелёный».
Подстриженный газон ложился ковром до мраморных ступеней. Гравийная дорожка, полукругом, по радиусу обтекая могучую крону дуба, вела к каменному крыльцу. У его подножия два мраморных льва на пьедесталах держали лапами щиты с гербами.
Я оглянулась на вход в потерну. Понятно, туда я не вернусь под страхом смерти. Но стоит ли идти туда… к дому?
Большая дождевая капля стукнула по носу и вывела из состояния задумчивости. Я быстро пересекла газон и поднялась по мраморному крыльцу к массивной резной двери. Пару минут раздумывала, собиралась духом и наконец нажала кнопку звонка.
Дом не отозвался мне ни кошачьим мяуканьем, ни звуком шагов дворецкого. За дверью было тихо, как в склепе.
«В таком роскошном доме обязательно должен быть дворецкий! Или метрдотель! Или швейцар!»
Немного подождав, позвонила в звонок ещё раз, потом ещё. Я стояла у двери минут десять, но
