травами.
Некоторые представители отдела пытались, конечно, жаловаться — дескать, кенарь мешает сосредоточиться, сбивает с мыслей.
— Всегда можно надеть наушники, — отвечал я в таких случаях.
В конечном счете оппозиции пришлось смириться по поводу Лимончика. Я думаю, что впоследствии они по-своему привязались к птице, только не показывали виду, ведь они не были злыми людьми по своей природе, а только имели специфическое отношение ко мне.
А между тем идея механического театра явно витала в воздухе. Наш кабинет стал походить на заводную шкатулку, эдакий «городок в табакерке», который населяли механические человечки. И хотя кенарь и фиалки, не говоря уже о людях, были самые настоящие, но именно их точеная подлинность, их природное совершенство наводили на мысль об искусности Мастера, сотворившего свои маленькие шедевры, а значит, и на то, что это все создано умышленно. В этом смысле, разумеется, все содержимое шкатулки являлось рукотворным, то есть было создано Тем, у кого действительно были руки, но чьи очертания имели лишь метафизические контуры.
Ступив на путь преображения кабинета, я вверил себя некоей логике, которая требовала завершить начатое. Я имею в виду аквариум, что мне пришлось принести в отдел. Стеклянная штуковина хорошо вписалась на полку того самого стеллажа, где стояла клетка с Лимончиком. Я заселил его четырьмя разноцветными рыбками дискусами: красной, изумрудной, синей и пятнистой. Мне пришлось изрядно потратиться на все это, включая водоросли, пару улиток и затонувший фрегат на дне аквариума. «В любом случае, кенаря и рыбок всегда успею забрать домой», — думал я. Мне было важно обустроить отдел, сделать его живым здесь и сейчас, а не когда-то там в будущем.
Мои сотрудники подумали, что, должно быть, я совсем сбрендил. Так и представляю, как Максим Петрович, останавливаясь на улице с каким-нибудь своим знакомым, разводит руками и говорит: «Блажит наш начальник! Блажит!»
Благодаря Ванде слава об апгрейде кабинета быстро разнеслась по всему Дворцу. К нам стали приходить на чай коллеги из других подразделений, что вызывало новые недовольства, но уже со стороны терпеливых Тани и Риты. Агнесса Карловна приносила свое фирменное варенье, Эльвира — кофе. Виталий Семенович — корм для кенаря. Витька ничего не приносил и только ел наше печенье, а Тамара и Фируза заходили покурить у нас на балконе. А однажды в дверях кабинета появился сам директор. Он, по-хозяйски расставив руки в боки, шутил в мою сторону:
— Что это у вас тут — живой уголок? А где же ежики и джунгарики?
— Сидят напротив вас, — шутил я.
— Ремезов, ты расслабляешь отдел, — довольно продолжал Горовиц, садясь в плетеное кресло. — Дай тебе волю — по Дворцу будут крокодилы ползать.
— Не знаю, как насчет крокодилов, — отвечал я, — но если б было возможно, то жирафа бы я завел точно. Однажды я был на одной закрытой вечеринке в Берлине, где был оркестр, оперная певица и один царственный жираф.
Тут директор вспомнил неприличный анекдот про белку и жирафа, а я — те обстоятельства, при которых увидел то стройное животное с удивительно пушистыми ресницами.
Глава XIII, в которой речь пойдет о старом букинистическом магазинчике
Я очень полюбил маленький букинистический магазинчик, который находился у меня во дворе. Не было недели, чтобы я не заходил сюда, чтобы подышать его воздухом и полистать антикварные книги. Здесь была отличная коллекция книг конца XIX — начала XX веков. Я любил периодически что-нибудь прикупить эдакое, как ту карту, которая теперь висела в моей комнате, и множество других предметов, сделавших мое жилище по-настоящему уютным. Но больше всего я любил общаться со старым хозяином магазинчика. Это был приветливый, уже совсем седой мужчина с необыкновенно добрыми глазами и открытой улыбкой. Его звали Андреем Ивановичем. Он всегда радовался, когда я приходил. Старикам разве много надо.
— Не жалко, Андрей Иванович, вам своей коллекции? — спросил я у него однажды.
— Жалко, — признался он, но затем хитро добавил: — Но все это очень редко берут, особенно книги, потому что я прошу за них высокую цену. А если вдруг покупают, то понимаю: значит, пришло время этой книги. Видели бы вы, сколько у меня их хранится дома — ходить негде. Так ведь что мне дома-то делать? Тут все-таки хоть какая-то жизнь, да и потом не в тягость мне это, и денежка небольшая идет.
Милейший Андрей Иванович часто знакомил меня с разными примечательными изданиями и всякими безделицами, которых здесь было великое множество. Это давало мне почувствовать себя настоящим охотником за древностями, попавшим в лавку чудес. Глаза разбегались, но я останавливался на чем-то одном, приберегая остальное для последующих посещений.
Здесь я впервые пристрастился к старинным открыткам и редко уходил, не купив себе какую-нибудь из них. Они заставляли многое додумывать. «А что там за этими лицами: какие судьбы?» — задавался я вопросом. При даже мельком брошенном взгляде мне начинали мерещиться какие-то истории из прошлого, но тогда я еще не знал, что таким образом пробивается на свет история, которая воплотится вскоре во Дворце.
Иногда по выходным Андрей Иванович выносил старые вещицы на блошиный рынок. Туда он ходил и для того, чтобы пообщаться, чтобы дать рекламу своему магазину, расширить сеть клиентуры.
Несмотря на то что его «Букинист» был далеко от центра города, Андрея Ивановича все устраивало. Прежде всего потому, что он сам жил в нашем дворе, буквально выше этажом над своим магазином. Это было чрезвычайно удобно. Так квартира стала продолжением магазина, его своеобразным складом, а магазин — продолжением жилища, а именно гостиной, где хозяин принимал своих гостей. И действительно, когда однажды я зашел к нему домой, чтобы забрать пальму, то не нашел существенных различий от того, что находилось этажом ниже.
В ведении дел по части продаж книг через Интернет Андрею Ивановичу здорово помогала внучка Арина. Она была его руками и глазами в Сети. С ее помощью Андрей Иванович продавал книги не только из своего собрания, но и перепродавал те, что удавалось выкупить у других продавцов.
Арина обожала деда. Она училась на последнем курсе университета и несмотря на то, что на подработку оставалось совсем мало времени, все равно помогала ему. Со своей дочерью Андрей Иванович, откровенно говоря, ладил плохо, но зато с внучкой они были по-настоящему дружны. Я иногда оказывался свидетелем их трогательных встреч. Стремительно врываясь в магазин, девушка всегда первым делом целовала деда в щеку. В этом была какая-то особенная теплота и забота, без всяких слюнявостей. Она деловито спрашивала о его самочувствии, о том,
