та же иллюзия, что и с ракушками, когда говорят, что можно услышать шум моря, но на деле только поток крови в ушной раковине. Но эти ощущения были слегка другими, более грубыми и спокойными, точно дыхание спящего.
Серёжа вспомнил то, что говорил ему Бражник об истории этого… монумента, о веках мрачных ритуалах, толстых слоях глины и крови жертв. Жизнь внутри жизни: и всё это камень, и всё это Неясыть.
Молодой кадет отправился дальше, и в какой-то момент вышел туда, куда и не думал прийти. Перед ним открылась изба бабушки Жданы. Уродливая изба не спешила становится менее уродливой, и все старания по облагораживанию халупы могли показаться напрасными. Осталось не так много дел, всего лишь стёкла, и можно будет возвращаться в Белореченск. Парень уже соскучился по друзьям в училище, но этот отпуск он вряд ли бы посчитал бессмысленным.
Внутри избы всё было практически так, как Серёжа и оставил прошлым днём, за исключением аккуратной расстановки мебели. Даже принесённая постель (большая часть дня ушла именно на неё) была укрыта простынями и заправлена. Здесь почти можно было жить, но внутри никого не было. Изба была пуста, хоть и ожидала, что вот-вот вернётся её хозяин. Юноша быстро осмотрелся, из чего-то подозрительного на полу лежала только появившаяся из ниоткуда скалка. Если бы здесь остался Григорий, вместо того, чтобы вернуться домой, здесь было бы куда больше улик… Но внутри никого не было, и быть не могло.
Парень развернулся и направился обратно наружу. Стоило ему открыть дверь, как недалеко от себя он увидел Игоря. Старик стоял в нескольких метрах от избы и с широко открытыми глазами смотрел на молодого кадета. И снова странная встреча у странной халупы бабушки Жданы. Молчание повисло между ними, и никто не спешил его развеять. Это был второй раз, когда Серёжа увидел этого загадочного старика. О нём говорили много, оскорбляли за спиной и всячески советовали избегать. Он выглядел вполне подтянутым, серьёзным, точно не как любой другой житель Неясыти. Сейчас он выглядел инородно, словно никогда не был частью этого места; когда он гнался за маленькой птицей, то легко сливался с окружением, но не сейчас...
Эта странность путала, но и прямолинейно пугала.
Не успел юноша сказать Игорю и слова, как тот просто развернулся и ушёл. На лице старика застыло смятение; он хоть и попытался скрыть всё за маской невозмутимости, но не смог. Тяжело было что-то ожидать от немого, но однозначно не попыток игнорировать гостя.
Старик ушёл, и парень не пытался его остановить. В этот момент он начал думать, кем на самом деле мог быть Игорь. Он явно был не жителем, не гостем. В нём не только проглядывалось отвращение ко всему окружающему, но было место и для открытой вражды. Он не появлялся на глазах не просто так, не потому что ему было стыдно или страшно перед незнакомцами, нет, потому что он ненавидел всех, и местных, и неместных, и само Неясыть.
Серёжа уже видел такой мрачный и слегка пустой взгляд, точно весь реальный мир находился где-то вдалеке, не рядом перед глазами, а за пеленой прожитых лет… ужасных лет. Здравый смысл исчез, вместе с ним и многие другие чувства, помогающие человеку ощущать себя полноценным существом, частью мира, частью общества. Этот жалкий и грубый взгляд умершего человека, того, кто прошёл через ад на земле, того, кто вошёл в «Выжженную землю» и вышел из неё живым, жалея об этом ночами и вспоминая друзей с товарищами.
Игорь мысленно остался на полях сражений сороковых годов; Игорь был ветераном Великой Отечественной войны.
Серёжа участвовал в волонтёрской программе по поддержке ветеранов, тех, кто мало чем мог себе помочь: люди пожилого возраста и инвалиды, и никогда не переставал испытывать уважение и гордость к ним. Они прошли через огонь, защищая своими телами землю и людей. Они проливали кровь так же легко, как воду, ведь иначе они не могли. Да, кадет понимал логику реальной войны, что она более грубая, а не воодушевлённая, жестокая и бессмысленная, не несущая ничего хорошего, и её романтизация есть ни что иное, чем грубая попытка воспитать новых солдат. Но всё же, подвиг и великая жертва прослеживались в глазах ветеранов: отрицать это было невозможно, как и не уважать.
Внешне Игорю было около шестидесяти-шестидесяти пяти, то есть в годы войны он легко мог быть ровесником Серёжи. Парень был благодарен, что не ему выпало такое ужасное испытание, и надеялся, что ни ему, ни его детям не будет известен рокот артиллерии, треск пулемётных очередей, и скрывающий небо удушающий смог от горящих городов и тел.
Как и со многими другими, Серёжа пожелал лично встретиться и «поговорить» с Игорем. Он не мог устоять, и через несколько минут отправился к ветерану домой.
Избу Игоря он уже видел, это слегка более пригодное для человеческого жилья строение, расположенное почти у самых стен свинарника. Теперь, когда Игорь явил свою настоящую натуру, архитектура избы не казалась какой-то бессмысленной или ужасающей. Бункер.
Серёжа постучал в дверь, и обнаружил, что она была не заперта, то, даже не удивился. Его ждали. Он ждал. Игорь находился у печи и занимался каким-то приготовлением.
Внутреннее убранство действительно было сделано по-военному: полнейший минимализм, огромное количество пустого пространства, без какого-либо изящества, углы заставлены, спрятаться почти негде, если где-то и были расположены вещи, то заставлены по максимум, вплоть до потолка. Никаких украшений, только голые стены, несколько свечей, освещающих самые важные и значительные участки, а в темноте блестели миниатюрные залежи всякого мусора. Это были даже не казармы, а склад. Только на одной стене над печью весело двуствольное ружьё.
Когда из прихожей на хозяина слегка повеяло холодом, он обернулся, и, похоже, всё же не ожидал увидеть молодого гостя. Он что-то писал. Вблизи он казался крепким, закалённым сражениями и тяжёлой работой.
– Я пришёл познакомиться с вами, – сказал Серёжа, почтенно протянув ему руку. Игорь внимательно посмотрел на ладонь юноши, что-то взвешивая и обдумывая, и пожал её. Крепкая хватка грубых рук окончательно дала вердикт кем являлся этот человек.
Увы, в их встрече была одна крупная проблема – гость не умел общаться с немыми.
Игорь жестом пригласил парня сесть за стол, и сам уселся напротив. Для удобства общения с жителями, рядом с ним находились сероватые и затёртые листы бумаги и головки угля. Взгляд мужчины всё ещё был строг, но он быстро начал что-то записывать на листке.
– Я знаю кто
