Мера очень своевременная. Великобритания и Франция наметили повторную атаку в Балтийском море, планируя захватить в первую очередь Кронштадт и Свеаборг. Британские корабли уже тронулись в путь.
На этот раз Альфред пропустил все самое интересное. На несколько недель он отправился к поставщикам «в глубь России». Поездка стала испытанием. Как описал потом Альфред, ему пришлось посещать места, где «все замерзло» и где у него не было «ни чернил, ни пера, ни мыслей»17.
Когда в конце мая он возвратился в Санкт-Петербург, над компанией Nobel & Söner уже сгустились тучи. Некоторые из прошлогодних мин остались в воде вокруг Кронштадта. Когда сошел лед, они оторвались и плавали по воле волн. Русский фельдфебель имел неосторожность поднять мину, выброшенную на берег, первая катастрофа случилась, когда мина взорвалась у него в руках. Фельдфебель находился между жизнью и смертью, десять стоявших рядом солдат лишились зрения, еще десять получили ранения и ожоги.
Рапорты о плавающих минах продолжали поступать. Через некоторое время характер сообщений изменился. Дело в том, что многие мины оказались совершенно испорченными и не опасными для неприятеля – еще более страшная катастрофа. Когда плавающие прохудившиеся мины выловили еще и в Свеаборге, русский генерал-майор рассердился и потребовал, чтобы заводчик Нобель прибыл лично и провел инспекцию своих мин18.
К этому моменту объединенный британско-французский флот снова бросил якоря неподалеку от Кронштадта, и его мачты были прекрасно видны обитателям столицы. В Санкт-Петербурге корабли союзников стали рассматривать как ежегодное летнее увеселение. Один русский капитан даже устроил на своем корабле бал, предлагая гостям прекрасный вид на неприятельские суда.
Альфред Нобель воспринимал Кронштадт как место, где «никакие воспоминания не оживляют души». Он терпеть не мог бывать там. «На самом деле я не знаю места пустыннее и скучнее, но здесь, в России, всегда приходится следовать поговорке, что служение короне прежде служения Богу»19.
Союзники колебались. Британцы получили сведения разведки, что русские укрепили свою оборону пароходами и почти тысячей мин. В отчетах домой британцы описывали, как эти мины активируются химическим путем за счет легкого контакта. Они сочли, что пытаться убрать их – слишком опасная затея. Новый главнокомандующий Дандас писал, что в данной ситуации не может рекомендовать штурм. На этот раз осторожность была воспринята без возражений. Флот снова повернул назад.
Два британских корабля подорвались на минах, судя по всему, не получив при этом особо серьезных повреждений. Несколько недель спустя союзники в качестве самоутешения уничтожили базу русского флота в Свеаборге.
* * *
В Петербурге население страдало от отсутствия надежной информации с главного фронта в Крыму. Военных корреспондентов тогда не существовало. Краткие новости, подвергшиеся суровой цензуре, обычно запаздывали на две-три недели, а после их стилистической обработки в Зимнем дворце даже явные поражения превращались в «тактические отступления».
На позднем этапе войны Петербург и Севастополь связал электрический телеграф, но и здесь британцы на шаг опережали русских. Весной они проложили в Черном море подводный кабель и теперь могли прямо с поля боя передавать новости военному командованию в Лондон по телеграфу за несколько часов.
В осажденном Севастополе среди русских солдат находился молодой писатель, попытавшийся заполнить информационный вакуум литературными описаниями. Ему было двадцать восемь лет, и звали его Лев Толстой. Много лет спустя он стал одним из важнейших претендентов на первую Нобелевскую премию в области литературы (1901).
В июне 1855 года Толстой опубликовал свой первый, весьма оптимистичный рассказ «Севастополь в декабре месяце», имевший колоссальный резонанс. Никогда ранее русскому читателю не предлагалось такого правдивого описания тягот войны. Даже император остался доволен. Но, когда в последующих рассказах Толстой описывал весенние сражения, тон стал более мрачным:
Сотни свежих окровавленных тел людей, за два часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей – с проклятиями и молитвами на пересохших устах – ползали, ворочались и стонали, – одни между трупами на цветущей долине, другие на носилках, на койках и на окровавленном полу перевязочного пункта; а все так же, как и в прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего темного моря, зажглась алая заря на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и все так же, как и в прежние дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило.
В своем новом рассказе Толстой осудил войну, назвал ее безумием. Он дерзнул даже предложить альтернативное решение конфликта, призванное радикально уменьшить число убитых. Почему бы не обязать каждую армию, полагал писатель, постепенно убирать по одному солдату, пока не останется только двое – защитник и нападающий. «И тогда, ежели уж действительно сложные политические вопросы между разумными представителями разумных созданий должны решаться дракой, пускай бы подрались эти два солдата».
В конце он поднимает вопрос, кто из отважных солдат в его рассказе – настоящий герой. И сам отвечает: «Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, – правда»20.
* * *
Планов улучшения электрического телеграфного сообщения в России было хоть отбавляй. За несколько месяцев до смерти Николая I его посетил американский предприниматель, утверждавший, что занимался телеграфными линиями еще со времен первого эксперимента Сэмюэла Морзе в США в 1844 году. Теперь американец хотел связать Россию с остальным миром. Предпринимателя звали Талиаферро Престон Шаффнер, у себя на родине он прославился необычайно гибким отношением к правде. Шаффнер, юрист из Кентукки лет сорока, с темными курчавыми волосами, наделенный завидным красноречием, обладал потрясающей способностью менять тему разговора и появлялся, словно джокер, в самых неожиданных ситуациях. Со временем Альфреду Нобелю еще не раз придется столкнуться с этим человеком.
Электрический телеграф стал последней сенсацией, потому и авантюристов находилось много. В последние годы телеграф стремительно распространялся по свету, опутывая землю паутиной проводов, нередко идущих через государственные границы.
Самым последним сенсационным проектом стала попытка проложить телеграфный кабель под Атлантическим океаном. Мечту соединить Северную Америку и Европу электрической телеграфной линией долгое время считали несбыточной и технически невыполнимой, но в 1854 году несколько первопроходцев объединились для первой серьезной попытки ее осуществить. Талиаферро Шаффнер сразу почуял выгоду. Он тут же примкнул к группе и сумел удержаться, хотя инициаторы с самого начала указали ему на дверь. Во время европейского турне 1854–1855 годов он продвигал свой вклад в атлантический кабель – его европейское ответвление. И делал он это задолго до того, как фирма The Atlantic Telegraph Company была официально зарегистрирована.
