в модной сиреневой рубахе с закатанными рукавами. Выглядел он не сильно старше Кэррота с Костиком. Длинные медно-рыжие волосы, собранные в небрежный хвост, серьга в ухе, веснушки да наглая улыбочка завершали портрет. Наёмник без лишних церемоний сграбастал сапоги из рук Констанса и собрался уже удалиться.
— Эй, — окликнул его Кэррот, — давай при нас меряй!
— А то что? Обзаг? — выгнул бровь Розес. Говорил он с характерным тарбаганским акцентом. — Ты условия мне ставить будешь, ярыга?
Из темноты его поддержали смешками. Здравый смысл подсказал Костику, что кому-кому, а вот им в любой момент может стать не до смеха. Он примиряюще развёл ладони. Розес тут же сменил гнев на милость, улыбнулся почти ласково:
— Да расслабьтесь вы, братцы! Не уйдут ваши прохоря… Я ведь не швиндлёр какой, — наёмники снова прыснули. «Покупатель» исчез в темноте, громко требуя у коллег банку с собачьим жиром. Сержанты ждали четверть часа, переминаясь у костра. Наконец Розес вернулся: он вышагивал развязной походкой, красуясь обновками. Руки держал за спиной.
— Ох, чудо-сапоги! Будто под меня кроили. Меняемся!
Царственным жестом он бросил на грунт у огня что-то жалкое: пару стоптанных до безобразия башмаков, наполовину уже состоявших из дорожной грязи и пыли. Лагерь смолк. Взгляды устремились на милиционеров.
— Уговор был сапоги за сапоги, — заявил Кёрт. — Не хочешь меняться, так и скажи!
— Да ладно, уже и повеселиться нельзя, — с деланным сожалением протянул Розес. — Совсем вы, ярыги, шуток не понимаете… Твоя взяла, на, держи, — он со вздохом вытащил из кармана моток траченных временем пахучих онучей и швырнул на изношенные ботинки. — Теперь квиты?
Лагерь взорвался хохотом. Кэррот призадумался, как бы так врезать Розесу, чтобы на них не бросились остальные наёмники.
— Нет, не квиты. Сделка отменяется, — твёрдо сказал Костик.
— «Ой», сказал сержант милиции, потерявший амуницию… — глумливо оскалился Розес. — Что же ты назад сдаёшь, стражник?
— Условия договора не соблюдены. По рукам мы не ударили. Снимай сапоги.
— А ежели не сыму?
— Сами с тебя снимем, с бессознательного, — заверил Олясин.
Лицо Розеса вспыхнуло, глаза заблестели.
— Ого-го! Да вы драки хотите?
— Так точно, — уверенным жестом размял пальцы Кэррот. У него только сошли синяки от общения с Порсоном, но Розес был в полтора раза меньше. — С удовольствием объясню, где ты неправ.
— Э, нет, братец, — с сожалением отозвался веснушчатый наймит, неторопливо расстёгивая пуговицы пижонской рубахи. — Сапоги я у твоего приятеля брал, перед ним мне ответ и держать! Только чур без магии: у нас есть парни с чуйкой на это дело.
Наёмники принялись громогласно свистеть и гудеть в его поддержку. Розес бросил сиреневую рубашку в сторону. Пламя рельефно высветило его жилистый торс с белыми полосками шрамов. Повернулся к Костику и спросил, разминаясь:
— Готов, слуга закона?
Изваров кивнул, снимая милицейскую куртку. Они с Кэрротом оба были выше среднего роста, но Олясин отличался, что называется, атлетическим телосложением, а Констанс всегда был худощавым и тонким в кости. Он не выглядел любителем драк, и понятно, почему наёмник наметил его своей жертвой.
— Я, конечно, могу предложить поединок на мечах… — задумчиво протянул Розес.
— Спасибо, но нет, — вежливо отклонил Изваров. — Я в мечах не силён, у нас топоры табельное оружие.
— Понимаю, — в тон ему отвечал Розес. — У нас каждый знает, что в сизийской милиции одни дровосеки…
Прозвучал новый взрыв хохота. Глянув по сторонам, Кёрт отметил, что вокруг собралась едва ли не вся ватага наёмников. Наверняка и зловредный капитан рядом, надзирает из темноты. Дела пахли скверно, как престарелые онучи. Оставалось надеяться, что святые отцы тоже услышат возню в лагере и придут разобраться… Многоголосый крик зрителей возвестил: Розес бросился на Констанса.
Наёмник был в драке хорош. Резкий, азартный, с поставленным хлёстким ударом. Прирождённый драчун, фаворит поединка. Костик, даром что выше на голову, только и мог закрываться от посыпавшихся пинков и ударов. Получалось не очень. Скула вспухла. Разбитую бровь засаднило. Удар слева. И сразу же справа.
Толпа окружила костёр и подначивала дерущихся. Пару раз Костик пробовал контратаку, но опытный Розес уклонялся с издевательской лёгкостью. Оценив соперника, играл на публику: то дразнил милиционера небрежной стойкой, то молотил эффектным каскадом ударов. Ждал, когда тот выдохнется и раскроется, чтобы поставить в представлении красивую точку.
Кёрт Олясин сжимал кулаки. Он терпеть не мог быть безучастным свидетелем. За мятущимся пламенем показался здоровяк, который свёл их с Розесом. На его грубом лице застыло нечто вроде смущения или сочувствия. Может и померещилось. Кёрт мотнул головой и едва не прозевал поворотный момент поединка.
Конопатый наёмник всем телом вложился в размашистый грозный удар. Констанс вдруг уклонился. Поймал его руку. Развернулся, как в танце… зрители ахнули. Розес вскрикнул от гнева и боли, обнаружив себя на земле с рукой, заломленной за спину. Он рванулся, но Изваров держал крепко.
— Ах ты тварь! — проскрежетал Розес, задыхаясь.
— Будет больно, стучи по земле, — сдержанно предупредил Костик, — и не дёргайся, руку сломаешь.
Изваров не был любителем драк. Потому и не пропускал занятий по задержанию буйных преступников. Наёмнику ничего не оставалось, кроме как хлопнуть рукой по камням. Едва Костик отпустил, Розес кинулся в бой под одобрительный рёв толпы. Пнул ногой. Махнул кулаком. Кувырнулся в воздухе, вспахал подбородком гравий и понял, что поясница его придавлена ногою милиционера, а рука скручена в болевом приёме. Пришлось снова бить по земле.
После четвёртого падения Розес взгрустнул, поклонился Изварову и с уничтоженным видом вышел из круга. Понурый, всклокоченный, брёл он сквозь строй соратников, а вослед неслись брань да проклятия.
— Розес, вихт курцый, я на тебя денег поставил!
— Заднепроходник, шлепок штукатурный! Отряд опозорил!
— Розес, падла, туфли верни!
— И онучи, онучи мои боевые!
— Реванш давай! Обоих ярыг отшлегеряем!
— А ну тихо! Штиль! — звучный бас словно загнал оскорбления обратно в глотки. Все повернулись к здоровяку. — Мы кто, братья по оружию или жулики на крысиных бегах? Один проиграл, значит, все проиграли. Ведите себя достойно!
Повернувшись, Кэррот успел заметить уходящего в темноту капитана Ганса. Жаль, не удалось разглядеть выражения его лица. Констанс подошёл и встал рядом, потирая ушибы подрагивающими руками. Он чувствовал себя невероятно усталым. Победа не принесла радости, было неочевидно, что делать дальше. Наёмники расходились, ворча.
Тёмно-синее небо перечеркнула падающая звезда, а потом ещё одна, у самой кромки гор. Этим летом их было особенно много.
Из тьмы вышел Розес. Перед собой, как реликвию, он держал порядком потёртые, но целые и справные яловые сапоги. Аккуратно поставил их перед штрафниками и застыл, глядя в потрескивающий дровами костёр.
— Вот теперь по рукам, — сказал Костик
