чтобы я один мог сгонять на пару дней в Москву? Я же сказал: инкогнито. Могу даже Гогеля не брать. Сам справлюсь. Склифосовский меня встретит в Москве.
— Что? — спросил Папа́.
— Я могу даже не тратиться на гостиницу. Николай Васильевич поставит раскладушку в лаборатории.
Папа́ возвел глаза к розетке на пололке.
— Не понимаю, — сказал Саша. — Если я могу спать на раскладушке у себя дома, почему я не могу спать на ней в лаборатории Склифосовского?
— Ладно, — сказал отец. — Поезжай, но ты должен обещать, что я больше никогда от тебя не услышу имен ни Петрашевского, ни Дурова, ни Бакунина.
— Не могу, — вздохнул Саша. — Революционеры, если их долго не прощать, могут решить, что иначе никак не получиться вернуться в милый сердцу Петербург, кроме как замутив революцию. А если вдруг я об этом узнаю? Что мне тогда делать с зашнурованным ртом?
Отец усмехнулся.
— В этом случае можешь их называть. Но только в этом.
— Хорошо, договорились, — улыбнулся Саша.
27 мая, в среду, билеты на чугунку были на руках у Гогеля. Поезд отходил в шесть часов вечера.
Саша еще успел послать телеграмму, в очередной раз нагло воспользовавшись правительственной связью: «Приезжаю мск 10 утра 28 мая Встречайте».
В половине шестого они были на Николаевском вокзале.
Одним Гогелем, разумеется, не обошлось. Сашу сопровождал камердинер Кошев и лакей Митька, а гувернера слуга Прохор.
Зачем нужна вся эта орава Саша понимал плохо.
Он насмотрелся на пригородные поезда в Петергофе, а вот поезд дальнего следования видел впервые. И, да, было на что посмотреть.
Металлический вагон тёмно-серого цвета имел семь одностворчатых дверей с ручками и поручнями, а под ними вдоль всего вагона тянулась единая подножка, шириной сантиметров в пятнадцать, а над ней — дополнительные прямоугольные ступеньки под каждой дверью.
Гогель открыл дверь и пригласил Сашу в купе.
Оно выглядело почти обычно, если не считать того, что напротив, с другой стороны вагона, была такая же дверь, и вела на улицу, а никак не в коридор. Последний же отсутствовал.
Друг напротив друга имелись обитые красным бархатом довольно узкие диваны, зато с очень высокими спинками.
«Интересно, как же они раскладываются?» — подумал Саша.
Над диванами располагались полки для вещей на красивых кованых опорах.
Он шагнул внутрь, за ним последовал Гогель и сел напротив.
Остальная компания свалила куда-то назад. Саша предположил, что в третий класс. Это очевидно был первый.
То, что окна и двери с двух сторон, ему понравилось, но оставались неясными некоторые бытовые вопросы. «Ладно, потом спрошу», — подумал он.
Паровоз издал гудок, вагон мягко тронулся, и крыша дебаркадера поползла назад, открывая путь жарким лучам весеннего солнца.
Саша всегда обожал поезда. Сидишь, покачиваешься, любуешься пейзажами, медитируешь, наблюдешь проплывающий мимо мир: города, поселки, леса и реки, горы и холмы. Не то, что самолет, из которого видны одни прямоугольники полей да облака.
Но в последнее время, там в будущем, все больше приходилось летать самолетами, отчасти из-за экономии времени, отчасти из-за сокращения железнодорожных маршрутов: где перерезанных наглухо закрытыми границами, где участками разобранных, утративших прибыльность путей.
Он с удовольствием откинулся на спинку дивана и прищурился на солнце.
Вдруг в правом окне появилась человеческая голова. Поезд зашел на поворот, качнулся, и голова отдалилась от окна. Но в следующее мгновение появилась снова, уже в дверном окне.
Саша обеспокоенно посмотрел на Гогеля.
Глава 14
Генерал был совершенно спокоен.
— Григорий Федорович, кто это? — спросил Саша.
— Кондуктор, — сказал гувернер.
— Но он снаружи поезда!
— Конечно, — кивнул Гогель. — А где же?
Ну, да! Коридора же нет.
Визитер был в каске с двуглавым орлом и темно-зеленой форме с двумя рядами пуговиц. Саша подвинулся к двери, присмотрелся и разглядел на пуговицах перекрещенные топорик и якорь.
Кондуктор был здоровым мужиком лет за тридцать и носил усы и бакенбарды.
Он довольно вежливо постучал в окно костяшками пальцев в перчатке.
Гогель кивнул, достал из-за пазухи билеты и сотворил нечто неожиданное. Дело в том, что из отверстия под дверным окном свисал ремень с периодическими дырками. Саша сначала не понял его предназначения, но теперь предположил, что это страховка для железнодорожников.
И ошибся.
Гогель снял ремень со штифта, слегка отпустил, позвонив ему частично уйти в отверстие, и окно поползло вниз, съезжая вдоль внешней части двери.
В купе ворвался грохот колес и запах паровозного дыма.
А Григорий Федорович подал билеты через окно.
Кондуктор, держась за поручень одной рукой, другой принял билеты, кивнул, вернул обратно, и лихо отдал честь.
Поезд в очередной раз ушел на поворот, качнулся, вагон заскрежетал, но железнодорожник каким-то чудом удержался, перехватил поручень правой рукой и сместился вдоль вагона.
А Гогель потянул за ремень, поднимая раму окна.
— Оставьте немного, — попросил Саша.
Поднялся на ноги и высунулся наружу.
— Осторожно! — забеспокоился гувернер.
— Все нормально, — успокоил Саша.
Кондуктор стоял на той самой единой подножке, тянувшейся вдоль вагона, и проверял билеты у очередных счастливых обитателей первого класса.
— Григорий Федорович, а это не опасно? — спросил Саша. — Какая у нас скорость? Километров сорок в час? Пятьдесят?
— Вёрст, — поправил Гогель. — Да, примерно.
— И они не срываются?
— Бывает, — вздохнул гувернер.
— И в туалет надо пробираться также? Или туалета нет?
— Есть, в багажном вагоне. Но я вам не позволю, Александр Александрович! Лучше мы остановим поезд.
— Это не срочно, — хмыкнул Саша. — Не надо ради меня останавливать поезд.
— На станции можно будет сходить, — успокоил гувернер. — Станции примерно через каждые 80 верст.
— В вагон-ресторан тоже переходят на станциях? Или его тоже нет?
— Что? — переспросил Гогель. — Вагон-ресторан? Нет. Поужинаем в Малой Вишере.
Саша уж не стал спрашивать, есть ли в вагоне душ. Собственно, с душем он и сам путешествовал всего один раз, году в 2016-м, когда по всей Европе, через Белоруссию, Польшу, Словакию, Венгрию и Сербию пустили туристический поезд в Болгарию. С вагонами фирмы Сименс, временем в пути трое суток и ценой билета в 20 тысяч рублей.
— Григорий Федорович, а можно билеты посмотреть?
Гогель протянул Саше зеленую картонку с красной сургучной печатью в правом верхнем углу. «Билет для следования по Николаевской железной дороге», — гласила надпись.
Под ней было от руки
