ты уволилась?
— Он не думал, что это подходящая работа для жены Вандерхофа, — она заключила его имя в воздушные кавычки и сморщила нос. — Наверное, что-то из этого сказала его мать.
Я хмыкнул. — Каждый раз, когда я слышу что-то об этом парне, то презираю его все больше.
Она усмехнулась. — Очень жаль, что тебя не было на свадьбе. Тебе бы понравилось шоу.
— Могу представить это довольно живо. Я слышал эту историю достаточно много раз.
— От детей?
Я пожал плечами. — Это маленький городок.
У нее отвисла челюсть. — Ты хочешь сказать, что люди говорят обо мне?
— Разумеется. — развеселившись, я скрестил руки на груди. — Я удивлен, что “Харбор Газет” до сих пор не вызвала тебя на интервью.
— О нет! — она хлопнула себя рукой по лбу. — Это так неловко.
— Почему? Ты поставила мудака на место. Он не может просто ходить и обращаться с людьми как с дерьмом и ожидать, что никто не будет возражать.
— Я знаю, но… — ее щеки порозовели еще сильнее. — Я просто не хочу, чтобы у людей было такое первое впечатление обо мне. Я дружелюбный человек. У меня хорошие манеры. Я хорошая девочка.
— Действительно? — вопрос вырвался сам собой.
Ее рука медленно упала на колени.
Я не знаю, что заставило меня сделать то, что я сделал дальше — возможно, все эти разговоры о ее бывшем завели меня. Возможно, все дело было в том, как она покраснела.
Черт, может, дело было в кроп-топе.
Я не спеша оттолкнулся от верстака, преодолевая расстояние в три фута между нами, пока не оказался перед тем местом, где она сидела на краю стола. Она раздвинула колени, и я сделал шаг ближе. Теперь ее бедра лежали на моих. Я коснулся ее губ большим пальцем, слегка потянув нижнюю губу вниз. Я почувствовал легчайшую ласку ее языка, когда ее глаза завладели моими.
У ее юбки был разрез, обнажающий одно колено, и я убрал руку от ее рта и положил ее на верхнюю часть бедра. Медленно я провел им вверх по ее ноге, пока мой большой и указательный пальцы не обхватили ее бедро. Я нежно сжал.
Она резко вдохнула.
Другой рукой я коснулся одного из локонов, обрамляющих ее лицо. Он был как шелк между моими мозолистыми пальцами. Она прижалась щекой к моей ладони и потерлась подбородком о тыльную сторону моей руки. Я закрыл глаза, все мое тело напряглось от сдержанности.
— Все в порядке, — прошептала она.
— Это не так, — процедил я сквозь зубы.
И когда я все еще не мог заставить себя пошевелиться, она поцеловала мою ладонь, затем внутреннюю сторону запястья, затем челюсть. Когда я открыл глаза, то увидел, что Вероника откинулась назад, опираясь на локти, ее топ задрался, обнажая полоску кожи на животе.
Не в силах сопротивляться, мои губы коснулись ее живота. Ее мышцы дрожали. Я медленно проложил поцелуями дорожку по ленте мягкой, теплой кожи. Затем я прижался лбом к ее животу, вдыхая ее аромат, желая ее, страстно желая расстегнуть топ, запустить руку ей под юбку, завладеть ртом друг-друга. Мое желание к ней было мощнее ядерной бомбы.
— Папочка? — я резко выпрямился и посмотрел на открытую дверь гаража, ожидая увидеть Оуэна, стоящего там с растерянным выражением лица. Но там никого не было.
— Это монитор. — Вероника все еще учащенно дышала, ее грудь быстро поднималась и опускалась.
Сердце бешено колотилось, я поспешил из гаража под дождь.
Я был удивлен, что он не чувствовался на моей коже.
ДВЕНАДЦАТЬ
Вероника
ОДНА В ГАРАЖЕ, распластавшись на его столе, как центральное украшение, я почувствовала, как тяжесть смущения накрыла меня, словно мокрое одеяло.
Но я не должна смущаться. Парень подошел ко мне. Снова.
Он задал кокетливый вопрос, он подошел и встал между моих ног, сначала он положил на меня руки. Было очевидно, что он хотел меня так же, как я хотела его. Мы просто развлекались. Так в чем же была его проблема?
Я приподнялся на руках и взял паузу, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями.
Это из-за детей? Это из-за отношений босса и подчиненного? Он все еще беспокоился о том, что воспользуется мной в моем уязвимом состоянии? Он определенно был парнем с твердым моральным кодексом — он прямо сказал, что считает поступки человека более важными, чем их чувства. Если бы он считал, что что-то неправильно, он бы этого не сделал.
Когда мой пульс замедлился, я должна была признать, что было много причин притормозить, прежде чем мы сделаем что-то, о чем можем пожалеть.
“Тебе нужна эта работа”, — напомнила я себе, отодвигая стол и подбирая корзину для белья. Так что, может быть, это и хорошо, что один из вас сейчас думает не своими гормонами. Последнее, что тебе нужно, — это все испортить.
Поднимаясь по лестнице под моросящим дождем, я была еще больше благодарна судьбе за то, что ничего не произошло. Ладно, может быть, не на сто процентов благодарна, признала я, думая о его губах на моем животе, о его руке на моем бедре, о выпуклости в его джинсах. Но, по крайней мере, на девяносто процентов. Возможно, на восемьдесят пять. Восемьдесят, если быть предельно честной.
Захлопнув дверь ногой, я направилась в спальню и поставила корзину для белья. Но вместо того, чтобы убрать его, я подошла к окну и посмотрела на дом. Окна в спальне Остина были темными, и я не могла сказать, подняты шторы или опущены. Свет в детской, казалось, горел, хотя шторы были опущены.
Я надеялась, что все в порядке.
Отступив назад, я плюхнулась в изножье кровати и уставилась в потолок, закинув руки за голову. Закрыв глаза, я представила, как Остин растягивается надо мной, его вес вдавливает меня в матрас. Мне было интересно, будет ли он грубым, как в ту ночь, когда поцеловал меня у костра, с жадным языком и цепкими руками, или нежным, как только что внизу, с мягкими губами и нежными пальцами. Я бы не возражала против того и другого, подумала я, поднося руки к своим грудям и желая, чтобы они были его. Я просто хотела чувствовать его.
Я сбросила шлепанцы и встала пятками на кровать, разведя колени в стороны. Положив одну руку на ногу, я позволила ей скользнуть по внутренней стороне бедра, точно так же, как это делал он. Но там, где он остановился, я этого не сделала — я положила руку на трусики и начала
