из Мерседеса вышел парень не парень, мужик не мужик. Нечто среднее. Ничего из себя особенного не представляющее. С копной давно не мытых волос на голове и татуировкой на шее.
Но, и это существо, как отметила про себя Суворова, одето было с иголочки. По его походке она поняла, что тот «навеселе», иными словами подвыпивший или даже обкуренный.
«Это ж надо! Ведь он за рулем! Ничего люди не боятся», — удивилась в сердцах Суворова.
И вот это «среднее» татуированное существо медленно вразвалочку приблизилось к двери водителя Жигулей.
Адамов опустил стекло в двери, чтобы узнать, в чем дело. Однако не успел ничего спросить. Водитель Мерседеса начал первым:
— Ты, что мужик, ездить не научился? Зачем тогда на дорогу выезжаешь?
— Не понял, ты, что претензии ко мне имеешь? — Адамов и не скрывал свое удивление.
— Претензии? — Переспросил парень. — Сейчас я наберу один номерок. Сюда прискочат гайцы. И они быстро разберутся с твоими правами, которые, скорее всего, ты купил.
Он вытащил из кармана широких белых брюк сверхмодный и, вероятно, дорогой смартфон в красивой упаковке. И начал набирать номер.
И тут произошло такое, чего никто, в том числе и Суворова, даже можно сказать в первую очередь она, не ожидал.
Адамов спокойно, не торопясь, как в тире, вытащил из оперативной кобуры подмышкой левой руки пистолет, снял с предохранителя и передернул затвор, досылая патрон в патронник.
После этого, не мешкая и направляя пистолет на наглеца из Мерседеса, он открыл свою дверку и вышел из салона. Оглянулся по сторонам, не выпуская из виду водителя Мерседеса. Никого вокруг не было видно. Ни людей, ни машин. Кроме этих двух.
Описать точно выражение лица этого «среднего» наглеца в этот момент не смог бы никто. Ни один знаменитый русский художник — портретист, ни Брюллов, ни Репин, ни кустодиев.
Он несколько пригнул голову к груди, набычился и уставился на Адамова исподлобья.
Но Суворова не заметила и тени какой- либо боязни перед стволом пистолета.
— Что ты в меня своей пукалкой тычешь? Мужик, ты, что, не понял? Сейчас приедут ребята и разберутся с тобой. А я посмотрю на это со стороны.
— Давай вызывай своих гаишников, — спокойно, даже слишком спокойно, если можно так сказать, предложил опер. — И скажи, чтобы не тянули резину. А то у нас времени в обрез.
— Мужик! Не рви мне нервы. Они не железные.
Парень, набрав номер, приложил смартфон к уху.
— Алё! Это я! Серый, давай быстренько к нам. Мы на «генеральской» дороге ближе к воякам. Нужно разобраться с одним наглецом на задрипанных Жигулях, который подрезал нас и попробовал слинять. А сейчас права качает. И ты знаешь, у него ствол. Какой, какой? Натуральный Макаров. Да, нет, не говорит, кто он. Ага! Давай, ждем.
Упоминание про ствол, видимо, заинтересовало его собеседника больше, чем инцидент между двумя водителями.
Отключив аппарат, водитель Мерседеса обратился к Адамову:
— Слышь, ты, как там тебя? Ты ствол — то убери. А то нечаянно шмальнешь. И мне больно будет. А ты сядешь. И надолго.
— Не бойся не шмальну. Вот, видишь. На предохранитель даже поставил. И вообще могу убрать от греха подальше.
Адамов вложил пистолет в кобуру.
— Теперь ждем твою крышу.
— Что? — Не понял парень — мужик, — Какую еще крышу?
— Твою, Твою, мальчик.
— Что? Какой я тебе мальчик? — Существо снова набычилось.
Адамов стоял и спокойно смотрел на «противника».
Водитель Мерседеса махнул рукой.
— Хотя болтай, пока болтается. Скоро посмотрим, как ты запоешь.
А в это время в салоне Звягинцев спросил у Суворовой:
— Что там происходит? Мне плохо отсюда видно. И не слышно ничего. О чем это они базарят?
— Один наглец, — не поворачиваясь к нему, ответила Татьяна Васильевна, — предъявляет претензии нашему оперативнику, что тот подрезал его. Сама суть претензий мне не понятна. Я не видела, нарушил ли Адамов Правила дорожного движения, или нет. Но этот говорит, что сейчас приедут какие — то «гайцы» и разберутся. Кто такие «гайцы» я не знаю.
— Ну, вы даете! — откровенно удивился обвиняемый. — «Гайцы» — это же гаишники — кровопийцы. А они здесь, с какого боку?
— Не знаю. Я и не понимаю ничего. Одно понятно, что пока мы никуда не едем. И будут еще какие-то разборки. А тут еще, как назло, Бурый пропал. Где его черти носят? Давно бы уже съездили на место происшествия. И разъехались бы.
— Не скажите, Татьяна Васильевна. Как для меня, так это — развлекуха, — возразил ей Звягинцев. — Может еще постреляют не много. Вот что будет рассказать в камере и на этапе. Жалко только, что братки не поверят такому. Да, я и сам бы не поверил, если бы не видел все своими глазами. Цирк на дроте, да и только!
Тут он повернулся в сторону одного из конвоиров.
— Скажи, служивый. Если начнется пальба, ты меня спасать будешь?
— Надо ты мне больно, чтобы спасать тебя. Делать мне не чего, — недовольно пробурчал милиционер. — Хочешь жить, сам спасайся.
— Понятно. Как говорится, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
— А, если и подстрелят тебя, то не велика потеря будет.
— Интересное кино, — гнул свое арестованный. — Значит, чтобы я не сбежал, ты меня сторожить и охранять будешь. А, когда меня убивать будут, так ты руки отряхнешь. Может, мне еще пожить на этом белом свете хочется. А тебе на это наплевать.
— Конечно. Меньше будет таких, как ты, людям лучше и спокойнее жить будет.
— Людям?! — Возмутился Звягинцев. — Будет тебе известно, что я людей никогда не обижал. Наоборот. Мы с братками наказывали тех, кто грабит народ. Наживается на горе людей. Простых людей я никогда не трогал и не трону. Понял?
— Ты меня на «понял» не бери, понял? Это все только твои слова. Подвернется в подворотне пьяненький, грабанешь его за милую душу. Что я не знаю таких, как ты?
— Не прав ты, прапор. Ох, как не прав! Не знаешь ты меня. А болтаешь
От обиды он хотел махнуть рукой. Но не получилось. Наручники помешали.
Понаблюдав еще некоторое время за теми, кто спорил перед их машиной, арестованный снова обратился к этому же конвоиру:
— Ты вот мне не веришь. Это твое право. Ты просто меня не знаешь. А вот, Татьяне Васильевне поверишь?
— Какой Татьяне Васильевне? — Удивился милиционер. — Кто это?
— Ну, ты, салага, даешь! — В свою очередь удивился уже Звягинцев. — Так вот же она, Татьяна Васильевна, — он кивнул головой в сторону Суворовой. — Темнота таежная, не знаешь даже с кем ездишь полдня.
Конвоир мельком взглянул на
