На грани срыва Франсуаза Саган звонит подруге Флоранс Мальро, прося ее приехать к ней возможно скорее. «Это было что-то вроде SOS, — говорит Флоранс. — Она мне послала авиабилет. Когда я вошла в ее номер в “Отель Пьер”, она лежала на кровати свернувшись, словно маленький измученный зверек. Она попросила меня взять ее за руку. Этот город одновременно и восхищал и пугал ее».
«Нью-Йорк шокировал меня, — сказала она Даниэль Моргэн[195]. — Это необыкновенный город, который не похож ни на один другой. Живой город… настолько живой, что люди в нем кажутся мертвыми…»
В фотоальбоме, посвященном Нью-Йорку, она описала самый большой мегаполис Соединенных Штатов:
«Это созданный город. Ни один город не кажется таким совершенным, настолько неподвластным случайному. Это упорядоченное исступление. Проспекты словно вырезаны ножом, мосты одним махом кинуты через две реки, Гудзон и Эст Ривер. Прямота дорог и монотонное движение транспорта. Небоскребы, великолепные щеголи, поражающие дерзостью и спокойствием, скрещивают свои тени на склоненных головах ньюйоркцев.
За три недели был построен сорокаэтажный дом, олицетворяющий совершенное соединение многочисленных металлических конструкций. В Нью-Йорке могли бы позабавиться титаны Античности. Перешагнуть через Рокфеллер-центр, перепрыгнуть, подобно мостам, через реки, поиграть в кубики из знаменитых домов. Столько великолепных развлечений! Но титанов больше нет, есть индивидуумы ростом метр семьдесят, которые безнадежно пытаются воспользоваться созданным ими самими комфортом — автомобилями, лифтами, всеобъемлющей и сумасшедшей организацией жизни.
Это красивый город, он сияет на солнце, он давит небо поверхностью своих стен, топит в реке свои тени. Это город, который просыпается под шум машин и топот гигантской толпы пешеходов. Подобной этой картине нет: Нью-Йорк, море, лес, этот отпечаток гордости, застывший в каменных ликах-изваяниях».
Чтобы избежать стресса в этом безумном ритме, Франсуаза Саган отправится исследовать покоривший ее город в обществе жизнерадостной Флоранс Мальро. «В Гарлеме, — вспоминает Флоранс, — нас принимали за близнецов. Литературный критик “Нью-Йорк тайме”, директор рекламной службы издательства “Дюттон”, проводил нас в модные магазины».
Она посетила с Франсуазой Мексику, но не поехала во Флориду[196] на встречу с Теннесси Уильямсом[197], творчество которого романистка ценила очень высоко.
«В день моего прибытия, — расскажет Франсуаза Саган писателю Жаку Турнье[198], — Теннесси приехал ко мне в отель с одним из своих друзей, Фрэнком Мерло. За ними я заметила очень высокую женщину в бермудах, которая мне улыбалась. Меня поразили ее глаза, очень большие, красивые, голубые и блестящие. У нее был взгляд ребенка, горячий и потерянный. Она в самом деле была потерянная. Она проводила дни в лодке Теннесси или на пляже, под зонтиком…»
Эта странная женщина — Карсон Маккаллерс[199], которую сделал знаменитой ее первый роман «Сердце — одинокий охотник». После самоубийства мужа в ночь с 18 на 19 ноября 1953 года Карсон была настолько обессилена и одинока, что почувствовала дыхание смерти. Франсуаза Саган увидит ее опять несколько позже в пригороде Нью-Йорка. Флоранс Мальро, которая присутствовала при встрече, запомнила взгляд, с которым они смотрели друг на друга:
«Франко, итальянец, друг Теннесси Уильямса, переводил, но выражение их глаз, отражавших равную силу духа, было красноречивее слов». Карсон и Франсуаза поняли друг друга сразу. Казалось, это две близкие подруги, встретившиеся после долгой разлуки. Шестнадцать лет разницы в возрасте не были заметны, тем более что американская романистка выглядела младше своих лет, несмотря на перенесенные страдания.
Обеих после молниеносного успеха первой книги стали узнавать на улицах, обеим пели дифирамбы критики, и обеим была свойственна та ясность сознания, какая рождается от душевной чистоты. Во время этой встречи бремя их одиночеств сказывалось в той глубокой тоске, которая пряталась под личиной смеха, как у вечного скитальца и ночного гуляки Теннесси Уильямса.
Автор «Стеклянного зверинца», «Трамвая “Желание”», «Татуированной розы», «Кошки на раскаленной крыше», «Ночи Игуаны» также нашел с Франсуазой много общего. Когда она приехала в Кэй Вест, драматург высказался так: «Я спрашивал себя, что, если бы на следующее утро я нашел ее за своей пишущей машинкой, в экстазе с сумасшедшей скоростью набивающей новый рассказ! Так нет! На следующее утро она загорала и купалась».
Потом, как рассказывает Франсуаза в автобиографической повести «В память о лучшем», Теннесси Уильямс будет появляться в ее жизни как воплощение мрачности или как красноречивый собеседник, в любой момент готовый рассмеяться, смотря по обстоятельствам. Они виделись в 1971 году в Париже, куда он приехал на премьеру в театре «Ателье» своей пьесы «Сладкоголосая птица юности», переведенной Франсуазой Саган и поставленной Андре Барсаком, с Ядвигой Фёйер в главной роли. Спектакль его восхитил: «Мне очень понравилась постановка “Сладкоголосой птицы юности”. Ядвига Фёйер великолепна! Перевод Франсуазы Саган очень поэтичен, она придала прозрачность всему тяжелому в моем тексте»[200].
Чтобы не подвести Теннесси Уильямса, романистка работала усерднее, чем над своими собственными текстами. Княгиня Космонополис, падшая актриса, которая отдается молодым любовникам, — это персонаж ее плана. Ей было легко управляться с двумя-тремя героями, но она успешно ввела более пятнадцати и воскресила к жизни старую голливудскую знаменитость.
В новелле «Жиголо» она обращалась к этому типу стареющей женщины, которая нуждается в юных любовниках, чтобы забыть о своем одиночестве, и живет в постоянной ностальгии по удовольствиям. Вспоминается также образ Дороти Сеймур, которая говорит о себе: «Ах! Я не могу выразить, как прекрасна жизнь, когда мы любим ее. Прелесть дней, ночная дрожь, голова кружится от алкоголя, от удовольствия, нежные звуки скрипки, возбуждение от работы, ощущение здоровья, это невероятное счастье проснуться и ощутить себя живущей, увидеть все это время перед собой, весь этот гигантский день, предназначенный нам прежде, чем сон заставит нас замереть до нового пробуждения»[201].
